Развалины молчали. Все так же плавило лучами растрескавшийся кирпич солнце, ласково трогал разгоряченное лицо легкий теплый ветерок, звенели цикады, а может кузнечики, городской житель Андрей, не слишком разбирался в таких деталях, одуряюще пахло кислятиной сгоревшего пороха, и лишь этот запах свидетельствовал о реальности только что происшедшего.
— Похоже, все-таки нет там никого, — повернул к Андрею лицо с настороженно прищуренными глазами Жердяй.
— Но как же? Я же точно видел, — заволновался Андрей.
— Ну да, я тоже видел, — поддержал его сержант. — Выходит один он был…
— Как один? Летчики же…
— Что летчики? Они про банду в квадрате говорили, а не то, что духи в этих вот развалюхах на дневку встали. Значит, не они это, а еще какой-то левый чудак. Если бы там реально духи были, тебя уже трижды в дуршлаг превратили бы, пока ты тормозил, да и меня бы не выпустили. Ну не молчали бы уж сейчас всяко…
Андрей еще не успел осознать и переварить эту мысль, как с другого конца разбомбленного хутора донесся голос командира:
— Жердяй! Что там у вас?
— Одиночный дух! — проорал в ответ сержант. — Мы его завалили! Больше никого вроде нет!
— Понял! У нас все чисто! Наверное, один был! Сейчас подойдем, посмотрим!
Убитый лежал, свернувшись калачиком, подтянув под себя согнутые в коленях ноги и плотно обхватив голень грязной покрытой струпьями желтой коросты и бордовыми кровавыми расчесами рукой. Вторая неловко невозможно для живого подогнута под грузно навалившееся сверху тело. Одет он был в вылинявшие, покрытые слоем пыльной грязи камуфляжные штаны и дранный, такой же пыльный даже на вид, серый грубой вязки свитер, набухший на груди и животе бурыми пятнами свернувшейся крови. Крови вообще было много, она лениво по капле стекала на загаженный бетонный пол, перемешиваясь с цементной крошкой, густея насыщенным темно-красным раствором. Люд подошел, присел рядом, не обращая внимания на густой тошнотворный дух, в котором смешивалась и тяжелая сладковатая гнусь свежей крови, и резкая вонь пятнавших штаны каловых масс непроизвольно опорожнившегося в агонии кишечника, и стойкий дух грязного, давно немытого тела. Остальные бойцы, тихонько переговариваясь и брезгливо зажимая носы, толпились поодаль, любопытными глазами следя за командиром. Тот запустил руку в кожаной перчатке с обрезанными пальцами в длинные спутанные волосы трупа и, приподняв его прижатую к груди голову, заглянул в лицо. Правда, лица, как такового, не оказалось — одна из пуль, войдя в затылок, на выходе разворотила левую глазницу, превратив в гротескную маску театра абсурда, непонятно даже, какой национальности при жизни был убитый. Редкая, торчащая рыжими космами неопрятная борода тоже мало что проясняла. Оружия нигде видно не было.