В ночь на Новый год мне опять снился город с большими домами и быстрой рекой; река была очень бурная, сильная, она выгибалась жгутом, неслась между гранитными берегами так, что середина реки была выше краев, выше парапетов, и тонкая холодная водяная пыль обдавала асфальт; он был темный от влаги. Кроме этой реки, город прорезали реки и ручьи поменьше, они были в глубоких лесистых оврагах-парках, через эти овраги шли мосты, и иногда так получалось, что мосты оказывались на уровне пятого этажа домов, которые стояли в этих оврагах-парках; получалось, что прохожие могли заглядывать в окна. Окна были очень широкие, трехстворчатые, чисто вымытые, без занавесок. Видны были столы с цветами, картинки на стенах.
Дома были похожи на проекты московских архитекторов тридцатых годов, улицы тоже – всё большое, просторное, ребристое и из хорошего камня. Я видел это на выставках и на картинках.
Опять – потому что такие сны много раз приходили мне в конце восьмидесятых. Приехав в Вашингтон в 1994 году, я с изумлением понял, что мне снилось что-то похожее на этот город. Не весь, конечно, а отдельные места – Фаррагут-сквер, Коннектикут-авеню там, где гостиница «Мэй-флауэр», восьмерной перекресток на Дюпоне…
Я сижу на кафедре классической филологии, но не тогда, сорок лет назад, когда учился, а сейчас, в эти дни.
На огромном столе наставлены откупоренные бутылки. Остатки колбасы и сыра на картонных подложках.
Пробки, конфетные бумажки. Подсыхающие лужицы пролитого вина.
Оля Смыка и Оля Савельева поют латинские пословицы на русский, даже на какой-то кабацко-цыганский мотив.