Надо позвонить коменданту, чтоб открыл дверь. Номер такой длинный, что я все время путаюсь, сбиваюсь, не могу дозвониться. Наконец дверь открывают. Ведут в комнаты. Я говорю: «Вот здесь будете ночевать». Девки не говорят «спасибо», а ругаются, что кровати узкие.
«Не лягу на узкой! – говорит одна и хохочет. – А если ко мне в гости мужчина придет, как он поместится?»
Комендант говорит: «Я тебе покажу мужчину!» И грозит ей кулаком, прямо в нос сует кулачище. Она замолкает, трусливо хлопает глазами, жирно намазанными ресницами.
Мы с Ирой возвращаемся на улицу.
Машину с Л. не находим. Бегаем по Ленинскому – это старая часть, четная сторона, между Первой Градской и площадью Гагарина. Бегаем, ищем – напрасно. Сильно темнеет.
Вдруг сухой и теплый осенний день, который был в начале сна, превращается в снежный, сырой и холодный март. Ира звонит Л. по мобильнику. Дозванивается.
Спрашивает, где она сейчас, в какую сторону нам идти, чтоб ее найти. Поскальзывается. Мобильник падает, попадает под стоящую у тротуара чужую машину. Мы вдвоем его вытаскиваем. Ира продолжает разговаривать с Л. – телефон продолжал работать, пока лежал в снегу под машиной. Вижу, что у Иры расцарапана рука – поранилась, когда лазала под машину. Кровь каплет. Я заматываю ей руку женской шелковой косынкой, Ириной косынкой – снял у нее с головы. Сырой тяжелый снег летит ей на голову, налипает на ее рыжие волосы.
Ярославль – и серпантины горной дороги.
Едем в автобусе, поднимаясь выше, выше.
Едем в горный санаторий.
Ярославль как будто в громадном ущелье. По его дну течет Волга. Сверху виден город с круглыми площадями, бульварами, белыми церквами.
Бездомная кошка, говорящая кошка.
Она вбежала в квартиру, запрыгнула на шкаф и не хочет слезать.
На все мои вопросы – зачем она пришла, кто она, что ей надо, долго ли она собирается сидеть на шкафу? – она отвечает: «Ты что, дурак?»