Даже голова болит от злости.
Смешное собрание в газете.
Люди обсуждают невыполнимые требования спонсоров: что надо сделать, каких авторов нанять, каких знаменитостей пригласить, чтобы спонсоры дали деньги.
Говорят: «Ну, это они нарочно придумали!»
Люди меряются ростом. Все люди! Никуда не идут, ничего не делают, а только меряются – кто выше, кто ниже.
Улицы заполнены шеренгами людей, они все время перестраиваются, потому что всегда находится кто-то чуть повыше этого, но чуть пониже того. Возникает толчея. Потом шеренги снова выравниваются. Потом опять начинают тесниться и свиваться в маленькие людские водовороты. Я смотрю на это с балкона дома номер 13 на Ленинском проспекте.
– Надо идти мериться! – слышу сзади звонкий и чистый голос.
Это Марина Т. Значит, дело происходит летом 1973 года.
– Да пошли они к черту, – лениво говорю я.
– Надо, надо, – говорит она. – Это обязательно!
Снег. Железная дорога. Остановившийся поезд. Казнь.
Я вижу всё, я смотрю, я свидетель, но мне плохо видно.
Вдали фигурки людей со связанными руками, другие фигурки с автоматами.
Мальчик помогает мне перелезть через забор. Я падаю в снег. Он спрыгивает, становится рядом. Мы оба в сугробе. Но всё равно ничего не видно.
– Партизаны, – шепчет он.
Но я не понимаю: это каратели расстреливают партизан или партизаны расстреливают полицаев? Поворачиваюсь к мальчику спросить, но его уже нет.
Осень. Я за рулем, еду по дождливой Москве, поворачиваю с Мясницкой на Чистопрудный бульвар – еду от Садовой.
Звонок по мобильному. Незнакомый номер.
– Алло, здравствуй, это Лена В., мы не общались уже лет десять…
Я говорю:
– Да уже лет пятнадцать, если правду сказать. Погоди, сейчас я припаркуюсь, и поговорим.
Останавливаюсь. Стекла запотевают.
Она говорит как-то странно, с экивоками и обиняками, – что, мол, давно мы не разговаривали и что-то в этом роде. Я начинаю осторожно выспрашивать, что ей нужно, зачем она звонит.
Через запотевшее лобовое стекло я вижу, что какие-то мальчишки начинают свинчивать дворники. Я открываю дверцу и кричу «Кыш!» А мальчик зло тянет дверцу на себя и говорит: «Отдавай очки!»
Я с трудом захлопываю дверь, блокирую ее кнопкой – и вдруг вспоминаю, что машина не моя, а мужа этой дамы, Лены В., которая мне позвонила.
Вспоминаю также, что я вообще-то не вожу машину.
Не умею. И водительских прав у меня нет.
Но в мобильнике уже короткие гудки.
Приснился урок пения в 175-й школе, где я учился.
Петь я не умел. Ни слуха, ни голоса.
Учитель пения очень со мной мучился.