— Сыграть убийство? — сказал он; в его лице было ошеломление. — О чем ты говоришь? Об убийстве этого мальчика? Кто же играет то, что сейчас совершается в мире?
— То, что совершено и кончено, — сказал Соломинка. Он помолчал, шаря выпуклыми и непокорными глазами по углам сарая. — Это безумие, — сказал он. — Как могут люди сыграть то, что совершено только один раз? Где для этого слова? — Он вскинул обе руки и зашевелил пальцами в жесте хаоса.
— Женщина, которая совершила это, еще жива, — сказала Маргарет. — Если она жива, то она в своей роли, никто другой не может сыграть за нее.
Я еще не слышал, чтобы Маргарет подавала голос, когда обсуждались дела, связанные с представлениями, но Мартин не оборвал ее, поглощенный ведением спора.
— В чем разница? — сказал он. — Каин убил Авеля, это было убийство, что-то, что случилось, и случилось это только один раз. Но мы можем играть его, мы часто его играем, и играем так же, как оно было совершено. Мы подкладываем треснувший кувшин под одеяние Авеля, чтобы создать треск ломающихся костей. Почему же мы Не можем сыграть убийство в этом городе, раз мы оказались тут?
Тобиас покачал головой.
— Оно само по себе, — сказал он. — О нем нигде не написано. А про Каина и Авеля говорится в Библии.
— Тобиас прав, — сказал я. Молчать я не мог, хотя это и значило пойти наперекор Мартину. Он предлагал нечто кощунственное, и я испугался. И почувствовал, что этим отличаюсь от остальных. Они были изумлены, потому что мысль была совсем новой, но в душе не встревожились, кроме, может быть, Тобиаса, хотя, конечно, коснуться это должно было и их. — В Священном Писании есть дозволение, — сказал я. — История Каина и Авеля завершена по мудрости Божьей, это не просто убийство, оно находит продолжение в каре. Оно происходит по воле Творца.
— Как и это убийство, как и все убийства в мире, — сказал Прыгун, а его худое лицо, лицо вечного сироты, уже озаряла мысль Мартина.
— Воистину, — сказал я, — но здешнее лишено общего признания, Бог не даровал нам эту историю для нашего использования. Он не открыл нам ее смысла. Значит, в этом убийстве смысла нет, это просто смерть. А комедианты подобны всем людям, они не должны выдумывать свой смысл. Это ересь, это источник всех наших бед, по этой причине наши прародители были изгнаны из Земного Рая.
Однако, оглядывая их лица, я уже понял, что довод мой пропадет втуне. Может быть, они и испытывали страх, но не страх оскорбить Бога, а страх перед свободой, которую предлагал Мартин, вольностью играть все, что заблагорассудится. Такая вольность приносит власть… Да, он предлагал нам весь мир, он играл с нами в Люцифера, тут, в тесноте сарая. Однако более близкий соблазн ему предлагать не требовалось, соблазн этот уже овладел мыслями нас всех: люди валом повалят поглядеть, как будет сыграно их убийство, и скупиться не станут. В конце концов, победу ему принесла наша крайняя нужда. Это — и еще склад ума комедиантов, которые думают о своих ролях и о том, как лучше сыграть их, и прислушиваются к словам главного в труппе, не вникая в смысл как в целое. Иначе остальные узрели бы то, что узрел я, более привычный выводить заключения: если мы начнем находить свои смыслы, Бог вынудит нас самих отвечать на наши вопросы, Он покинет нас в бездне без утешения Его Слова.