Все это началось со смерти, и еще одна смерть вела нас. Первой была смерть человека по имени Брендан, и я видел самый ее миг. Я видел в жестокую стужу, как они сомкнулись в круг и нагнулись над ним, а затем попятились, чтобы открыть путь отлетающей душе. Казалось, что они сыграли его смерть для меня, и это было странно: они ведь не знали, что я слежу за ними, а я тогда не знал, что они были такое.
И странно, как то ли ангелы, то ли демоны привели меня к ним в то время, когда мое безумие ввергло меня в столь великую нужду. Не стану скрывать свои грехи, иначе чего стоит их отпущение? В тот самый день голод толкнул меня на блуд, а из-за блуда я потерял мой плащ.
Я ведь только бедный школяр со штанами, открытыми ветрам небесным, как говорят люди, и не могу ничем похвастать, кроме латыни, но я молод, хорошо сложен, хотя ростом коротковат, и женщины порой на меня заглядывались. Такое и приключилось незадолго перед тем, как я увидел смерть Брендана, хотя на этот раз, как я уже говорил, причиной был голод, а не похоть, а значит — грех менее великий; я надеялся, что она меня накормит, но она была слишком распалена, и ей не терпелось. Тут на беду муж вернулся раньше, чем его ждали, и мне пришлось спасаться через хлев, бросив в эту студеную декабрьскую погоду мой теплый плащ. Я опасался погони, переломанных костей, пусть и запрещено поднимать руку на человека, облеченного саном, и потому шел по краю опушки, а не по большаку. Если бы я держался большака, то прошел бы мимо, не заметив их.
Они были на поляне, там, где от большака ответвлялась уводящая в лес дорога. Они завернули туда свою повозку и, когда я вышел на них, как раз снимали с нее этого человека. Я скрытно следил из-за деревьев, боясь подойти ближе. Я принял их за разбойников. Одежда на них была странная, с бору по сосенке и словно бы с чужого плеча. Времена сейчас опасные, а духовным лицам носить оружие воспрещено, и при мне была только палка (палки, дубинки, дубины не имеют ни острия, ни лезвия, а потому, разумеется, под запрет не попадают).
Из моего укрытия я увидел, как они сняли его с повозки, а тощий полувзрослый волкодав, который был с ними, весело прыгал, будто играя, и высовывал белесый язык. Я увидел мужское лицо и смертный пот на нем. Они положили его на поляне. Они свернули туда, чтобы быть рядом с ним в его смерти; я понял это тогда же: кто позволит, чтобы товарищ испустил последний вздох в трясущейся повозке. Умирающих и только что умерших мы хотим видеть как можно ближе, чтобы они сполна испили млеко нашей скорби. Господа Нашего сняли с креста, дабы скорбеть над ним, на Кресте он был слишком далек.
