— В кого?
— Да ни в кого. Обычный идиотский обстрел из гранатометов и подствольников был.
— Я так сначала и подумал. Но вторая часть пьесы слушалась вполне… Короче, достали вы Дукермана, и он сбрендил окончательно!
— Полагаю, так.
— Докладывай, сколько гопников завалено этим идиотизмом?!
— Понятия не имею.
— Так чего ты сюда пришел, если ни черта не знаешь?
— Ешкин свет, Колос, че ты заелся? — это наводчик его говорит. — Он сам с утра двух мулей с пулеметом хрястнул! Ну и жеранул потом за упокой, видишь, глазки масляные! Подшофе только дурак за новостями будет бегать.
— Неужто правда? — Колос настраивается на новую тему.
— Возможно.
— Не скромничай! Куча народу вместе с Джоном видели, как они в рай отошли!
— Долбическая сила! — радостно удивляется заряжающий.
— Вот они тебе пусть и подтверждают! А я говорю, возможно! Вот пощупаю или понюхаю, как завоняются, снова приду к вам, хрястнусь башкой о станину и заору: уничтожил, истинный крест! Помилуй мя, убийцу, господи!
— Не юродствуй, богохульник! Говори, зачем пришел!
— Бесчувственный ты человек, Колос! Попрощаться я пришел. С вами и вашей красавицей тоже!
Демонстративно отворачиваюсь от них и иду к пушке. Протянув руку, касаюсь ладонью ствола с тремя звездочками и знакомых вмятин вверху щита. Возникает щемящее чувство, будто я прощаюсь не с механизмом, а с человеком. В конце июня — начале июля, когда перед нами были румынские танки и мули в любой момент могли перейти в наступление в попытке снова занять город, главная наша надежда была на нее. Само присутствие ее за спинами грело нас и пугало мулей, боявшихся ее железного, огненного плевка! Из страха перед ней они так и не заняли несколько выгодных для них домов. Когда у тебя или у твоих друзей пушка — у тебя все равно как втрое больше друзей и можно удержать позицию, которую при других условиях удержать было бы невозможно…
— Спасибо, красавица, — шепчу я, гладя шершавый ствол.
Возвращаюсь к Колосу и его ребятам.
— Ну что же, хлопцы… До свиданья?!
Колос встает, за ним поднимаются и его парни.
— Да, друг. Ночью уходим. Как воры. Такая нам выпала благодарность… — криво усмехается он. — Как в воду Юрий Саныч глядел. Я было удивлялся, чего он злится и осторожничает, нас обратно в батальон не взял… От разоружения паршивого этого, от его ареста до сих пор опомниться не могу. А в слухи о смерти — не верю. Эх, вмазать бы напоследок по гадам, как Дука… Да ты не грусти! Еще увидимся!
— Ну я пошел.
— А сто грамм?
— Не стоит, ребята, не в них дело.
Отходя, оборачиваюсь и на прощанье машу им рукой. Они лениво и вразброд салютуют в ответ. На обратном пути заскакиваю во двор, где стоял Дука, но никого там не нахожу. И вот уже наш дом.