Ты казала на кровати, не казала, в якой хате,
Я прийшов — тебе нема, пидманула, пидвела!
Прочистив горло и разыграв пальцы, он начинает петь вполне серьезно. И здесь, в Бендерах, где так легко поймать башкой пулю, старые, давно известные всем песни, которые раньше слушались легковесно, приобретают вдруг подлинный, трагический смысл:
Эх, как бы дожить бы до свадьбы женитьбы…
Я вернусь, когда растает снег…
За Федей приходит очередь Сержа и махровой белогвардейщины. Достоевский на гитаре исполняет «Ветры с Дона». Хорошая песня. Было бы еще лучше, если бы аккомпанирующий Виорел не пытался подвыть. Эту тему его голос как-то не украшает. Затем исполняются «Любо, братцы, любо» и все остальное, что Серж обычно горланил у бабаевцев. Бреньчание Достоевского не сравнить с музыкой Юрмалы. Но в его голосе звучит настоящее, до которого эстрадные шоумены не поднимаются никогда. Лауреат Малинин так изломал песню «Поручик Голицын», что эта известная в прошлом вещь убилась морально, легла под кабацкий плинтус. Наши «белогвардейцы» никогда не исполняют ее. Потом гитару у Сержа берет Гриншпун. Ого, сколько талантов собралось! Вновь остро чувствую свою безрукость и безголосость. Потрепанную в подворотнях «Кошечку» Алексей поет здорово. У него неожиданно сильный, с в меру проскакивающей хрипотцой голос.
Тут черти дергают почуявшего конкуренцию Достоевского ляпнуть, что «эти красные никогда не могли сочинить по-настоящему берущую за душу вещь», вот и поют блатное. Алексей тут же цепляется с ним, заявляя, что если он слышал только «Наш паровоз» и то свистками от Семзениса, то этого мало для таких заявлений. Достоевский вызывающе интересуется, чего же он еще не слышал. Гриншпун называет «За фабричной заставой». Серж в недоумении. А я знаю эту песню. Был у моих бабок старый, толстый, негнущийся диск на семьдесят восемь патефонных оборотов. На одной его стороне «За фабричной заставой», а на второй — «Солнечный круг». По одной песне на каждой стороне. И я часто слушал «Заставу» на старенькой радиоле. Не ждал вновь услышать ее здесь…
За фабричной заставой,
Где закаты в дыму,
Жил парнишка кудрявый —
Лет семнадцать ему…
Будто вернулось на много лет назад время. Нет, не оно само, тень его вернулась. Поэтому так грустно. Кто-то скажет, что это просто советская песня. Но в ней звучит то же самое, настоящее, что в старинных романсах и казачьих напевах. То, что незаметно ушло куда-то посреди благополучных семидесятых… Она — как часть души поколения, которое верило. В ней, как и в «Ветрах с Дона», больше горькой правды, боли и надежды, чем идеологии. И поэтому, перестав делить прошлое на противоположности, я продолжаю ее любить. Мне не важно, белая она или красная, а важно, что настоящая.