Разглядываю письма. Учил, да плохо. Еле на тройку выползал. И не потому, что учить не хотел, просто больших способностей у меня к языкам нету. А те скромные, что были, начисто отбили в школе. Спецшкола в национальной республике Союза — это было что-то с чем-то. Три языка и до усрачки геометрии с математикой… Профилирующие предметы, а особенно те из них, которые вели завучи, мы ненавидели. Так ни один язык я толком и не выучил. На хорошую оценку всегда зубрил. Потом, уже в университете, один раз выучил наизусть по-молдавски стихотворение Матеевича «Наш язык». Ничего, понравилось. Рифма хорошая, смысл полезный. О любви к своему языку и земле. До сих пор слова и перевод местами помню: «Плес Днестра, в котором ясно догорают звезд лампады…». Но теперь вся любовь куда-то ушла, в речных плесах отражаются вспышки выстрелов и чтению важного письма зубрежка не поможет. Рассматриваю обращения в начале текста и почтовые печати.
— Это вот, — показываю, — из Бухареста. Видишь, на штемпеле: Букурешти. А этот листок — ответ он, похоже, писал. Вот, вначале: «дорогая мама». И вот как хочется ему в эти свои Букурешти из этой варварской, так и написал, страны! Стало быть, румын!
— Во дела! А поконкретнее доказательств нет?
Пожимаю плечами. Взводный вновь осматривает труп. Ногой с усилием переворачивает его и, наклонившись, расстегивает кобуру.
— Ну, дебилы! По карманам пошастали, а пистолет-то вот он, здесь! Ого-го! «Беретта»!!! Классная пушка! Будет мой! Теперь верю: точно румын!
Али-Паша доволен, как таракан, нашедший завалившийся в щель бутерброд с маслом. Так цветет, что просто скрыть этого не может. Распоряжается всем убираться по местам, собранные автоматы — под замок, а документы румына — в штаб батальона. Тут же, на колене, мурлыкая, строчит записку-донесение. Представляю себе, что он напишет: «Атака отбита. Уничтожены бронетранспортер, офицер и до пятнадцати солдат противника». Меня тоже всего распирает от гордости. Так легко далась первая победа!
— И дорога-ая не узна-ает, каков румына был конец… А ты иди! Чего стоишь? Бди и организуй! Если опять не полезут, то обстреляют, как пить дать! — отсылает меня командир.
Возвратившись к своим, говорю, что мулей наложили внизу, как дров на лесопилке, вместе с их румынским командованием. Особенно гранатометчики с агээсом отличились.
— Этот тощий поваренок, Гершпрунг, что ли?! — удивляется Серж.
Странный юмор. Что за Гершпрунг? Почему поваренок? На вопросы о себе отвечаю, — да, стрелял, только, куда попал, не видел. Серж и Жорж снисходительно улыбаются.