— Вот и не угадал! Мое село уже на Украине!
— Будто там казаки не лазают!
— Не лазают!
— Эй! — выглядывает из дверей гостиницы не участвовавший в потехе Серж. — Кушать подано, идите жрать, пожалуйста! А, Жорж, и ты здесь! Маленький Жорж, большие я…
— Достали! — Конец Сержева изречения тонет в вопле подскочившего, как со сковородки, Жоржа. — Катитесь все отсюда! Чтобы за моим столом никого из вас не было!
Отпихнув своего приятеля-командира, Колобок первым устремляется в столовую. Как видно, Достоевский окончательно достал его своим слоновьим юмором. Этот может.
В тот же день Серж является ко мне в кабинет. Просто навестить решил, что ли? Как бы не так!
— Дай пятьсот рублей!
— Ты что, с Жоржем совсем поругался? Или на подарок его даме собираешь?
— Нет. Тут такое, понимаешь, дело… Дед Антошкин умер, Иван Пантелеич. Помочь бы надо.
Вот это ошарашил. Эх, дед, дед! За сердце хватаясь, пережил бендерскую стрельбу и блокаду, с внучком, как мог, играл, дождался, пока жизнь вернется в город, и умер… Молча достаю деньги из кармана и сую их Сержу.
— Может, еще надо?
— Не стоит. С других соберу. Пусть тоже участвуют.
Он исчезает за дверью. А я долго еще без движения сижу за перетащенной из Тирасполя пишущей машинкой, глядя в стену перед собой. Забыть все можно. Исправить нельзя. Со временем некоторые раны только сильнее болят. Жизнь идет, люди продолжают умирать, и это углубляет оставленное войной сиротство…
На похороны деда я не пошел. Колебался, сознавая, что прячусь, но так себя и не пересилил. Не хватило чего-то, чтобы отдать этот последний долг знакомой семье, знакомому человеку. На следующий же день раскаялся в этом до самоедства и не мог уснуть, до утра вспоминая, как несколько лет назад, точно так же прячась от беды, не приехал из армии на похороны своей родной бабки, хотя имел такую возможность. Дерьмовые поступки. Что один, что второй. И от себя не спрятался, и людей с их горем будто оттолкнул. На следующий день накупил, чего только мог, и часа три просидел и прогулял во дворе с Антошкой, грехи замаливал. Вернулся в убийственном настроении, которое отнюдь не поднялось от дружеских морд.
Тятя с Кацапом опять крепко выпили. Хотя ведут себя тихо, эти их ежевечерние выпивки начали сильно надоедать. Деградация. Нашли повод — затянувшиеся поминки. Лучше бы вместе со мной сходили. Пресечь это больше не удается. Я им давно не командир. Допустим, можно учинить скандал и даже прогнать, но тогда остатки отношений будут испорчены, а они напьются, как свиньи, на стороне. Мы с Игорьком, по общему уговору, сторонимся ежедневных возлияний. Пока они доквашивают последние капли в своем углу под настольной лампой, которую раздобыли специально, чтобы нам не мешать, лежу на кровати, перечитываю свой справочник. Зеленоватый свет абажура успокаивает, помогает пропускать меж ушей пьяное бормотание. Гуляют по потолку тени. Вдруг раздается стук, яркий свет на долю секунды падает на книжку в руках и гаснет. Это Кацап зацепил рукой лампу и она упала. Алкоголики устанавливают лампу обратно, но она не горит. Электролампочка приказала долго жить. Федя выкручивает стеклянную колбу и, чтобы далеко не ходить, выбрасывает прямо в открытое окно. Внизу раздается звучный хлопок.