— Ну и рожи! Особенно красные у этих двух! — тычет он пальцем в Гуменюка и Кацапа. — Так я и думал! Это по их любезности мы получили приглашение! Замок занервничал, что скоро на них появится зеленая полоса, как на нашем флаге![24]
— Ладно! Откуда «Тигина», спрашиваю?
— Они в последний день перемирия с опоновцами выменяли у них пятнадцать бутылок «Тигины» на пять литров эссенции. Две с тех пор держали в НЗ, — отвечает за Сержа Семзенис.
— Щедрый обмен! Облапошили врагов! Не замечал за вами торгового таланта!
— Ерунда, — фыркает Серж, — просто полицаям, мать их перемать, до смерти приспичило клюкнуть нашей эссенции! У них наоборот, «Тигина» в печенках сидела. На сладенькое потянуло! Перетрахали друг друга в задницы от безделья и забеременели, наверное.
— Вот что, волки, пришли пить — пейте! Виу… Виа… — тьфу, ну имена же нерусские у вас, Виорел, не стесняйся! — не особо тактично обращается к Оглиндэ Гуменюк.
— Имя как имя, а вот если у тебя, заика, увижу еще рюмку до краев, хана тебе, мигом улетишь отсюда на пост! — бешусь я.
Моя ругань с Гуменяры — как с гуся вода. И Виорел не обижается. Он знает, что Серега Гуменюк — просто дурак и национальность для него, на самом деле, ничего не значит. Зря я психанул. Все оттого, что перед Дунаевым роль наставника начал играть. За неудачное слово нарядом грозить глупо. Здесь все свои и по национальному вопросу языком не проходятся только немые. Хохмы порой случаются порядочные. Как-то раз вызвали того же Виорела на допрос волонтера, которого сцапали разведчики с набитым рухлядью мешком в брошенном доме. И притворялся засранец, что не понимает русского языка. Вот его в штаб и притащили. Чем черт не шутит, а вдруг румын? Допрос вышел на славу. С гневных реплик Оглиндэ и тягостного мычания мародера все чуть со смеху не угорели. Особенно когда Виорел пленного по-молдавски уже разговорил и, тыча пальцем в мешок, по-русски спрашивает: «А это что такое? Ты что, озверел?» Тот молчит. «Одурел?» Опять молчит. Но потом видит, не получится незнайкой прикидываться, и, кося под дурачка, отвечает: «Нет… Я не озверел, не одурел — Дариел меня зовут…» Тут батя, последним хранивший грозный вид, как заржет! «Мотайте, — говорит, — с ним из штаба, он такой же румын, как вы индейцы!» И пошли острословы разносить шутку о том, что «одурел», «озверел» и «охренел» — это новые такие молдавские имена, для самых тупых и национально озабоченных. Возможно, как раз об этой, уже подзабывшейся, шутке так неуклюже вспомнил Гуменюк.
Неловкую паузу закрывает ничего не заметивший Серж: