Олег быстро, что бы никто не заметил, скосил глаза на окружающих.
С лица Маринина ушло окаменение и, в глазах его была только какая-то усталость, опустошение…
Комбриг бесстрастно и отстранено наблюдал за происходящим, накручивая на палец ус.
Начальник штаба курил, стряхивая пепел в латунное донце от снаряда.
Солдат за компьютером деревяно пялился глазами в пустой экран монитора…
…Наконец «дух» обмяк и повис на трубе.
— Хорош, Марат! — так же негромко окликнул прапора Маринин. Приведи его в себя!
Прапорщик разжал кулаки. Вытер рукавом пот со лба. Подхватил за кисти, обвисшего, «духа», как тушу снял его с крюка, усадил на табуретку. Потом за подбородок поднял его голову. Зачерпнул кружкой воду из ведра и плеснул ее «духу» в лицо.
— Ну, ты, пидор кандагарский! Глаза отрой! — Васильченко несколько раз хлестко ударил афганца ладонью по щекам.
«Убил!» — обожгла Олега мысль. — «Так просто, взял и убил…»
Но «дух» неожиданно дернулся, отворачиваясь от пощечин запрокинул голову. Открыл глаза.
Васильченко выпрямился.
Афганец обвел всех мутными, полубезумными от пережитой боли глазами. Было слышно, как хрипло и тяжело он дышит. Неожиданно, с угла рта, по подбородку потекла тонкая струйка слюны смешанной с кровью…
— Он будет говорить?
Олег перевел.
Афганец заговорил. Но уже незнакомым севшим, надтреснутым голосом. Было видно, что каждое слово болью отдается в его изуродованном теле.
— …Он говорит, что два его брата погибли в бою с русскими под Кундузом, третьего брата до смерти запытали в «хаде». Отец умер от голода в Пешаваре. И он счастлив, что скоро с ними встретиться в раю. Он жалеет, что мало убил русских за это время. Но он сам свежевал их как баранов. Всех русских надо резать как свиней.
…Он говорит, что русские уже не те. Они стали трусливы и робки как бабы. Боятся воевать. Могут только бомбить и стрелять из пушек. Один чеченец стоит трех русских солдат. И с Чечней теперь весь мусульманский мир. И они поставят Россию на колени…
— Хорош демагогии! Он будет говорить? — нетерпеливо перебил его Маринин.
Олег перевел и неожиданно поймал себя на ощущении, что старается говорить как можно безразличнее, всем своим видом пытаясь показать пленному, что он только переводчик и ничего кроме этого. Этот стыд перед афганцем вдруг разозлил Кудрявцева.
«Он — сука! Наемник! Мразь! Он резал наших, пришел сюда нас убивать! А я разнюнился как тряпка. Это война!»
Афганец ответил, что его могут забить до смерти, но он никого не сдаст.
Маринин разочарованно вздохнул, потом неторопливо поднялся.
— Это мы поглядим. Васильченко, мы в штаб, а вы с Кудрявцевым поработайте с ним. Как будет готов — дашь знать!