Я приготовился перехватить любимца женщин в момент, когда он бросится за автоматом, но он меня удивил:
— Вот, сволочи! Хорошо фотки не приклеили, а на уголки одели. Нет, разве не сволочи…
Он повернулся в мою сторону. Я сделал вид, что с трудом оторвался от бумаг.
— Что? Ты о чём, Сан Саныч?
— Я что-то не наблюдаю списка редколлегии…
Ага, сейчас, только штаны подтяну, — подумал я про себя, а вслух озвучил:
— О, смотри, кто это? Я сам первый раз вижу. Какие прелестные лица!!! А это кто, ты про неё не рассказывал?
— Ладно, суки, живите, но я вам припомню…
Ха, пронесло, жить буду, а кто, что запомнит, ещё посмотрим.
* * *
Через неделю нас всех дёрнули на войну и вот пятый день по горам Кунара носимся с горки на горку. Каждую ночь одно и то же — «к утру овладеть господствующей высотой». Самое неприятное, что ещё в ходе первого подъёма намочил ноги и, как последнее чмо, сорвал мозоли. Они за днёвку чуть затягивались, а в следующую ночь всё по-новому, но гораздо глубже. Понимаю, что комбат верит, и не могу подвести, но каждый день сапоги одеваю со слезами на глазах.
— С такими ногами в госпиталь надо, товарищ старший лейтенант, — накладывая очередную повязку, бормочет нештатный взводный медбрат Сидоренко.
— Я согласен, а ты сам поведёшь взвод. На худой конец объявим с духами перерыв. Причина, сам видишь, уважительная, дальше некуда.
— Хлопцы со мной не пойдут, — серьёзно ответил обстоятельный Сидор. — Это за вами они, ничего не спрашивая, лезут к чёрту на рога. А меня в усмерть задерут советами…
— Тогда мотай, и свои советы оставь при себе.
— А, правда, завтра к вечеру конец войне?
— Так я тебе и сказал…
А про себя подумал, хорошо бы. Не знаю, какие там результаты внизу, но мы на горках наелись досыта. Солдатский телеграф редко ошибается. Да и горка завтрашняя мне не очень нравилась. По уму надо было и соседнюю прихватить, но не хотелось дробить разведвзвод. Между вершинами километра не будет и разницы в высоте практически никакой. Но меня давно отучили проявлять инициативу и старшим в задницу заглядывать, понимают, надо думать, что делают. С такими мыслями я лёг немного вздремнуть. До выхода ещё час.
И приснился мне сон. Уже не первый раз. Я — мальчишка, где-то напроказничал, а к отцу приходит человек и рассказывает. Сначала он был похож на школьного учителя физики, которому мы подсунули сломанный стул, потом на соседа, в чей сад с пацанами лазили за грецкими орехами, а сегодня он чем-то неуловимым был похож на комбата. Всегда гость укоризненно качал головой, а отец соглашался с ним и виновато кивал. Я стоял маленький за деревьями в нашем саду и боялся показаться отцу на глаза. Виноватый-виноватый, я потом подходил, отец клал руку на мою вихрастую голову и молчал… лучше бы он выпорол, не так стыдно было бы. Всегда гость был одинаково странно одет в черный хитон с капюшоном, так, что лица невозможно было рассмотреть. Hо раньше мне это снилось, после того, как попадал в переделку и вспоминал песню про «сыновей, заменяющих отцов». А сегодня ничего подобного не было, а снова этот сон. Только закончился по-другому: гость поднялся и стал удаляться, а отец что-то говорил ему вслед, как будто о чём-то просил… Я подорвался в холодном поту и почувствовал обруч на сердце. Или какой-то камень навалился и не даёт вздохнуть. Я присел, засунул руку под комбез и круговыми движениями постарался успокоить сердце. Что на этот раз я сделал не так, где напартачил? Может с моими что, давно уже не получал почту.