— Последняя сигарета приговоренного к смерти, — сказал он наконец. — Это ведь выражение с Земли? Меня всегда интересовало, какой у нее может быть вкус. Так, ничего особенного. Но крайне любезно с вашей стороны.
Он склонил к адмиралу свое поразительно юное, простодушное и как-будто даже веселое лицо, его звездообразные ресницы блеснули, одна бровь слегка поднялась к виску; и перед такой торжествующей, невозмутимой земной молодостью Ингмар Карол почувствовал, как у него холодеют руки.
— Любезность за любезность, — продолжил узник, — я отвечу на ваш вопрос, адмирал, — и ничего не поделаешь, если мой ответ будет для вас неожиданным. Я не знаю, кто такие Ноктюрны. Я скажу больше: как раса или группа заговорщиков, в шлемах, с оружием вышедших прямо из ночи, на мой взгляд, они не существуют. Зато я прекрасно знаю, что такое мрак.
— Поясните!
— Ну что же, начнем с начала. Меня зовут Эрт Рег. В моем положении испытываешь довольно сильные ощущения, повторяя свое имя. Все равно, что дать ему право на независимое существование. Я родился на одном из астероидов солнечного пояса, приютившем радиомаяк из семейства конструкций, что до сих пор направляют космические корабли на периферии Вселенной. Такие же установки передавались в руки людей, "оказавших важные услуги Свободным Светилам" и больше ни на что не сгодившихся, почетных пенсионеров, жалких, но, вместе с тем, заслуживающих уважения. Мой отец, инвалид последней звездной войны, был хранителем маяка (извините меня за такие подробности, но они вводят нас в курс дела). Так мы жили на мертвом камне посреди небытия — отец, мать, моя сестра Дайна и я. Наш астероид — шар диаметром примерно километров пятьдесят — находился на орбите по ту сторону Плутона. Вместо атмосферы — лишь необходимость сотворить ее искусственно. Холод ледяной. Над барачным лагерем — купол из плексигласа. Вскоре мы создали тонкую воздушную прослойку над поверхностью. На противоположной стороне соорудили нечто вроде озера, где развели рыбу и куда запустили слепых моллюсков, завезенных с других планет. Благодаря этому и еще водорослям, лишайникам и крохотной оранжерее нам, слава Богу, удавалось как-то выживать. Я полагаю, что мы были даже счастливы.
Ах да, существовали еще фосфоресцирующие растения, стлавшиеся по земле и реверберации, источавшие миражи и утренние зори. Необозримые звездные пустыни омывали купол, а иногда из небытия возникала комета, рассыпая свой жемчужный шлейф. Мы тесно жались друг к другу, как птенцы в гнезде, — мой отец с подстерегавшей его нервной солитозией, моя глухонемая мать, Дайна и я. Словно зачарованные старым микрофильмом, где рассказывалось о Гагарине и Геенне. Горстка обездоленных людей… А потом, в один прекрасный день — если, конечно, его можно было назвать днем, тем более, прекрасным (дело в том, что наши неоновые лампы давно погасли), — ничего не стало. Ни дома, ни маяка, ни родителей, ни сестренки. То Ноктюрны прошлись по нашим местам. Не знаю, почему они все уничтожили, почему обрушились именно на наш астероид, не представлявший никакой опасности и не являвшийся стратегическим объектом. Единственное… когда я вспоминаю, как мы жили там, — сказал заключенный, вонзая ногти в ладони рук, как терпели и надеялись на лучшие времена… мне становится стыдно, что я выжил…один.