Витольд растерянно пожал плечами.
– Так вот, передай Галочке, что если со мной случится… несчастье. Любое несчастье. То деньги отойдут Тынину.
– Кому? – удивление Витольда было прекрасно.
– Адаму Тынину. Владельцу бюро похоронных услуг. По-моему, он очень интересный человек. Куда интереснее, чем вы все, вместе взятые.
– И… и что? Это повод, чтобы оставлять ему все?!
– Нет. Но больше некому.
– Но это не честно!
– Почему? Мои деньги, кому хочу, тому и завещаю. А про честность… где была твоя честность, Витольд, когда ты от своего ребенка открестился? Или когда писал мне, что все кончено, и что ты не можешь связывать жизнь с особой, столь легкомысленной? Тебе нужен кто-то серьезный. Пожалуйста. Я не мешала. Я даже помогла вам, когда поняла, что нужна помощь.
– Бросила кость с барского плеча!
– Кости с плеч не бросают. Со столов – да. А в остальном, Витольд, скажи, разве тебя здесь держат? Заставляют принимать подарки? Пользоваться кредитными картами? Жить в этом доме? Ты свободен. Ты можешь убраться хоть завтра. Или даже сегодня?
– Ты разрушила мою жизнь! Нашу жизнь!
– Не я, Витольд. Вы сами ее разрушили. А точнее, сделали выбор. Один. Второй. Третий. Так наберитесь духу выбрать еще разок, – Алина с раздражением открыла книгу и подняла, заслоняясь ею от Витольда. Блеснуло зеркало, поймало свет и радостно отразило искаженное злостью лицо Алины.
Подпухшие веки. Трещины вокруг рта и на лбу тоже. Блеклость и отечность кожи. И избыточная жесткость линии губ.
– Если… если есть справедливость, – взвизгнул Витольд, – то ты получишь по заслугам! Господь, он все видит!
И не только Господь.
Продолжить чтение было невозможно. Буквы плыли, смысл ускользал, и Алина, поддавшись порыву, швырнула книженцию в шкаф. Встала. Прошлась. Открыла бар и секунд пять пялилась на бутылки. Достала белую, плоскую и, свернув крышку, хлебнула прямо из горлышка.
Водочная горечь спазмом сдавила глотку.
Плеснув на руки, Алина вытерла лицо, вдохнула запах спирта и, сев в кресло, закрыла глаза: все наладится. Следует потерпеть, и все наладится.
Гребень Батори вернется домой. Он всегда возвращался.
– Ты… Ты придурок! Идиот! Угребище! Ну почему ты на помощь не позвал? Почему? – Дашка изо всех сил старалась не зареветь. Не хватало еще перед этим… этим придурком. Он в крови весь, а еще улыбается, руку протягивает, дескать, помоги стекло вынуть.
А она еще время тянула, не хотела спускаться и звонить тоже не хотела. Думала, будто Адам нарочно комедию устроил, зная, как ей страшно в морге. А он не устраивал. Он сидел и ждал, когда Дашка придет и поможет вытащить стекло из разрезанных рук. И кровь отмоет.