Круто. Так она детектив? Не похожа. И даже не потому, что женщина – Анечка за торжество феминизма – а потому, что сама какая-то неряшливая и неуверенная.
– Мы разобрались, – подхватил Кузькин сосед, засовывая руку в карман чудовищной кофты. – Да уж, разобрались. Но для подтверждения и наглядности, так сказать, необходим небольшой эксперимент.
Он продемонстрировал гребень.
Это Анечкин гребень! Его принесли и подарили! И во сне тоже.
Мент поднял гребень над головой, держа за край двумя пальцами, а после швырнул на пол и, прежде, чем Анечка успела возмутиться, наступил. Широкий каблук продавил дерево, раздался хруст, от которого у Анечки заложило в ушах, и крик:
– Сволочь! Что ты делаешь, сволочь?!
Мент перекатился с пятки на носок, додавливая осколки, и посеревшая лицом тетечка кинулась к нему, вцепилась в кофту, толкнула, пытаясь сдвинуть.
– Сволочь… сволочь… какие же вы все сволочи…
Она вдруг села на пол и, закрыв лицо руками, заскулила.
Тетечка никогда раньше не плакала.
Странненько-то как!
А гребень Анечкин! Анечкин гребень!
Анечка попробовала вскочить, но Серега не позволил. Его руки, лежавшие на плечах, оказались неподъемными, и Анечка смирилась с тем, что теперь ей только и можно, что смотреть. Она и смотрела во все глаза, как дергается пойманною рыбкой тетечка, норовя дотянуться когтями до лица мента. А он нисколечки не нервничает, держит тетечку крепко и чегой-то говорит ей.
– Она убийца! – взвизгнул папуля, а женщина в мятом платье попросила:
– Заткнитесь, пожалуйста.
– Отпусти, сволочь! Все сволочи! Ненавижу! Господи, если бы вы знали, как я вас всех ненавижу!
– А ты расскажи, – попросил мент, пихая тетечку на стул. – Давай, дорогая, расскажи-ка ты нам историю, чтоб прониклись все. Аккурат времечко есть, пока машина едет.
Анечка вдруг увидела, что этот человек тоже очень устал, но прячет усталость, наверное, считает ее стыдной.
– Ты как? – шепотом поинтересовался Серега, поправляя подушку. – Ты извини, что вот так, но иначе нельзя было.
– Ты теперь никуда не поедешь, да?
– Да. Наверное. Скорее всего не поеду, – Серега потер нос раскрытой ладонью и оглушительно чихнул. Заболевает? Анечке не хочется, чтобы он заболел. Хватит, что от нее самой хлопот куча. – Но я и не особо хотел ехать. Пихали-пихали. Меня бы кто спросил.
– А чего бы ты хотел?
Никогда раньше Серега на нее не обращал внимания. Вот на Таньку свою – да. И на Ольку. Как будто знал, что они ему роднее, чем Анечка.
– Хотел бы узнать, зачем она так.
Ответ очевиден: тетечка хотела остаться красивой. Как Батори.
– Вы все равно ничего не докажете, – сказала тетечка, леденея лицом. – И не я их убила – собственное прошлое. Сотни и сотни загубленных жизней, а моя – одна из многих. Понимаете, за сотни лет ничего не изменилось! Ничегошеньки!