Она вдруг ожила и отбросила болезнь, каковая казалась теперь притворством. Она приросла к Эржбете жадным постыдным вниманием, что выматывало сильнее ее прежней назойливости.
И Ференц, словно торопясь отделаться от матери, оставил жену ради войны.
Он появлялся редко, привнося в Эржбетину жизнь праздник и любовь, от которой ломило сердце. Он был силен и славен, он не боялся ни огня, ни сабли турецкой, но всякий раз робел, заглянув в черные глаза супруги. И Эржбета таяла от счастья и осознания своей власти.
– Не уходи, – шептала она, считая пальцами белые шрамы на таком смуглом теле Черного бея.
– Не уйду, – обещал он, но наступало утро или другое утро, или третье, и Ференц ускользал. А возвращался спустя месяц или два. Однажды он привез в подарок голову турка, знатного и богатого, с золоченой чалмой, которую прибили гвоздями к макушке. Голова чуть подтухла, но Эржбета безо всякой брезгливости разглядывала и черный срез шеи, и толстый язык, высунувшийся меж желтых зубов, и оттопыренные уши со многими проколами.
Голову бросили собакам.
А Эржбета, к вящей радости свекрови, наконец забеременела.
Правда, до рождения внука Орошля Надашди не дожила. Однако не было в том Эржбетиной вины.
От нее пахло улицей. Опасный аромат, который тревожит, разрушая мир. Прелые листья и влажное небо, что обычно остается по ту сторону стекла; духи и сырая, разбитая каблуками земля. Эти запахи трещинами взламывают плотную вонь формалина и эфира, стирая ноты хлорного очистителя и искусственного лимона.
Кроме запахов Дарья принесла краски. Слишком много красок для того, чтобы оставаться спокойным. Но Адам старался. Он дышал, отсчитывая про себя вдохи и выдохи, и еще не подпускал ее ближе, чем на три шага.
Три шага – его зона комфорта. Так сказал психиатр. Он был непрофессионален и уныл, но в данном случае оказался прав.
– Это ужасно, – сказала Дарья, пытаясь заглянуть в глаза. Адаму пришлось отвернуться. Ну почему всем так важен этот бессмысленный, в общем-то, контакт?
А что до вопроса: то, с общеэтической точки зрения, совершенное неизвестной личностью деяние, несомненно, может быть оценено как ужасное. Вместе с тем профессиональные умения неизвестного заставляли Адама замирать в восхищении.
Совершенство портил лишь разрез, свидетельствовавший лишь о том, что вскрытие проводилось.
– Он добавил мирру и розовое масло. Чувствуешь запах? – Адам решил продолжить беседу. Несмотря на то, что каждый Дарьин визит приносил в мир дисгармонию, она была единственной, с кем Адам вообще мог разговаривать более-менее свободно. Этим следовало пользоваться.