Юноша легко, но с гордым видом взбежал на возвышение, откуда был виден всей волнующейся, изумленной толпе. Таменунд не мог насмотреться на него, видимо, вспоминая былые дни счастья.
— Не стал ли я юношей? — наконец проговорил пораженный старец. — Неужели я видел во сне все эти зимы? Видел народ мой, рассеянный, как песок, гонимый ветром, видел ингизов, более многочисленных, чем листья на деревьях? Стрела моя не испугала бы лани; рука моя высохла, как ветвь мертвого дуба; улитка перегнала бы меня в беге, а между тем передо мной стоит юный Ункас, такой же, как в былые дни, когда мы вместе сражались с бледнолицыми! Ункас, барс своего племени, старший сын ленапов, мудрейший сагамор могикан! Скажите мне, делавары, неужели Таменунд проспал сто зим?
Глубокое молчание, последовавшее за этими словами, достаточно ясно выражало благоговейный трепет, с которым народ принял слова патриарха. Никто не смел отвечать — все ожидали затаив дыхание, что произойдет дальше. Ункас, все время смотревший в лицо старика с любовью и глубоким почтением, решился заговорить.
— Четыре воина из рода Ункаса жили и умерли, с тех пор как друг Таменунда водил свой народ на войну, — сказал он. — Кровь Черепахи текла в жилах многих вождей, но все они вернулись в землю, из которой пришли, кроме Чингачгука и его сына.
— Это правда… Это правда… — заметил старец; луч воспоминаний рассеял его забытье. — Но мудрецы часто говорили, что два воина древнего рода живут еще в горах ингизов. Почему же так долго пустовали их места у костра совета делаваров?
При этих словах молодой человек поднял свою голову, все время склоненную в знак уважения к Таменунду; возвысив голос так, чтобы его слышала вся толпа, и как будто желая раз навсегда объяснить образ действия своей семьи, он заговорил:
— Некогда мы спали там, где можно слышать гневный ропот Соленого Озера. Тогда мы были правителями и сагаморами всей страны. Но, когда у каждого ручья стали попадаться бледнолицые, мы пошли вслед за оленями, назад, к нашей родной реке. Делаваров не стало. Только немногие из воинов остались пить воду любимой реки. Тогда предки мои сказали: «Здесь мы будем охотиться. Воды этой реки бегут в Соленое Озеро. Если мы пойдем в сторону заходящего солнца, то найдем потоки, которые бегут в великие озера сладкой воды; могиканин умрет там, как умирают рыбы моря в прозрачных источниках. Когда Маниту будет готов, то скажет: „Идите“, — и мы пойдем по реке к морю и вернем себе свое». Вот, делавары, во что верят дети Черепахи! Наши глаза устремлены к восходящему солнцу, а не к заходящему. Мы знаем, откуда оно приходит, но не знаем, куда уходит. Довольно!