На пятый день осады и на четвертый своего пребывания в крепости майор Хейворд воспользовался переговорами, завязавшимися с неприятелем, и поднялся на стену одного из бастионов, чтобы подышать свежим воздухом, который веял от озера; кроме того, он хотел посмотреть, намного ли продвинулся противник. Хейворд был один, если не считать часового, который расхаживал взад и вперед по валу. Стоял восхитительный, спокойный вечер; от прозрачных вод озера несся свежий, мягкий ветерок. Можно было подумать, что вместе с окончанием грохота орудий и свиста ядер сама природа пожелала показаться в своем самом кротком и привлекательном виде. Солнце обливало землю светом заходящих лучей, но уже без тягостного зноя, который составляет особенность местного климата в летние месяцы. Одетые свежей зеленью горы радовали взгляд, полупрозрачные облака бросали на них легкие тени. Многочисленные островки покоились на лоне Хорикэна; одни, низкие, как бы тонули в воде или были вкраплены в озеро, другие точно висели над зеркалом вод, похожие на зеленые бархатные холмики. Между этими островками виднелись лодочки рыболовов. Это солдаты из осаждающей армии решили заняться рыбной ловлей. Их лодочки то мирно скользили под веслами по зеркальной глади озера, то стояли неподвижно.
Развевались два маленьких белоснежных флага: один — на выступающем вперед углу форта, другой — на батарее осаждающих; оба служили эмблемой перемирия, благодаря которому наступил перерыв не только в военных действиях, но, казалось, и во враждебности сражающихся по отношению друг к другу. Дальше, то развертываясь, то снова повисая и образуя складки, волновались шелковые знамена Англии и Франции.
Около сотни веселых, беззаботных французов занимались рыбной ловлей; молодежь весело тащила сеть по каменистой отмели в опасном соседстве с мрачной, теперь молчавшей пушкой форта; восточные склоны гор повторяли громкие крики и звонкий смех, сопровождавшие эти занятия. Одни с наслаждением плескались в воде; другие с любопытством, свойственным французам, отправились осматривать соседние возвышенности. Часовые осаждающих наблюдали за осажденными; осажденные же, не принимая участия в этих забавах, следили за ними с видом праздных, но сочувствующих зрителей. Там и сям раздавались песни; некоторые солдаты танцевали, и это привлекло мрачных индейцев, которые выходили из своих лесов, чтобы посмотреть на развлечения белых. Словом, казалось, будто эти люди наслаждались отдыхом праздничного дня, а не короткими минутами перемирия между кровопролитными и жестокими боями.