— И какой, по-твоему, век сейчас?
Немец фыркнул совсем как хатуль.
— Уверен, что не двадцатый, — проговорил он. — Если ты сам из двадцать первого… В твоё время, Олег, такие штуковины были? — Он показал на плазмоган.
— Вряд ли, — откликнулся астроном. — Если только в фантастических фильмах… Ничего этого не было, ни энергостанции твоей, ни этой тошнотворной трубы, ни живоглотов с хатулями. Про людей-птиц я уже и не говорю…
— Сигнусов, — сказал Дитмар. — Так их монах называет. Сигнус по-латыни лебедь.
Знаю, что лебедь… Созвездие Лебедя… Хотя при чём тут созвездие?
— Значит, мы в далёком будущем…
— Не знаю, — пожал плечами немец. — Может, и в будущем. А может, и в аду. Монах, во всяком случае, так считает.
— А ты?
— А я думаю… — проговорил гауптштурмфюрер. — Вот что я думаю… Меня убили на Сапун-горе и зарыли в братской могиле. И вот я воскрес. Почему именно я? И почему я один? Ведь в той могиле наверняка было немало более достойных сыновей фюрера. Значит, есть в этом какой-то высший смысл! Иначе…
Он умолк и стал яростно натирать рукавом и без того блестящий ствол своего плазмогана. Олег против воли хмыкнул. Надо же, и у железного сверхчеловека есть душа, и её бередят вечные вопросы.
— Ты говоришь — воскрес, — сказал Олег. — А как это происходит, видел?
— Один раз, — буркнул Дитмар. — Когда монаха нашёл. Из-под земли выдавливается белёсый кокон, как у гусеницы-шелкопряда, только огромный и твёрдый. Спустя несколько минут он лопается, а внутри — человек. Взрослый, но беспомощный как младенец. И если ему не помочь — погибнет в первые же часы. Мне повезло, я нашёл оружие, и в нём сохранился заряд. Потом я нашёл монаха. Потом эту бабу — гречанку. Её пришлось отбивать у сирен.
— У сирен?
— Люди-амфибии, — пояснил гауптштурмфюрер. — Обитают в прибрежных водах. Иногда нападают на сигнусов. Те, впрочем, в долгу не остаются. Гречанка, похоже, воскресла на затопленном кладбище. Не захлебнулась лишь потому, что сирены вытащили её на берег. А там уж и мы с монахом подоспели.
Солнце стояло высоко, когда джунгли поредели, и труба-транспортёр повлекла их между развалин. Олег смотрел во все глаза. От родной Алушты не осталось ни следа. Часть города съели заросли, остальное покрывали остовы зданий, высотой и архитектурой отличающихся от всего, что было воздвигнуто здесь до две тысячи девятого года. Напрасно Олег высматривал корпуса Военного санатория или туристической гостиницы «Восход», лишь по общему виду местности можно было догадаться, что они когда-то здесь были.
— А ведь так себе был городок, — сказал Дитмар. — Наша часть тут квартировалась до переброски в Севастополь. Захолустье, отнюдь не Ривьера. А потом, видно, вы, русские, намастрячились строить… Небоскрёбы, как в Нью-Йорке. А какая техника… Нам бы такую в сорок четвёртом, мы бы вам показали… Вон, глянь туда! — Немец ткнул пальцем вдоль улицы, в которой угадывалась бывшая Горького. — Не знаю, как и назвать. Самолёт не самолёт…