Пульс Шарлотты зачастил, она стала набирать номер. Джонатан, после стольких лет… Сможет ли она перенести чту боль? И захочет ли он говорить с ней?
Она слушала гудки — торопливые сдвоенные сигналы, характерные для английских телефонов, — и пыталась представить себе Джонатана. Он скорее всего сейчас спит рядом с женой.
Услышав негромкий стук в дверь, она подумала: «Только не сейчас, Десмонд! Дай мне пять минут, чтобы я снова научилась разговаривать с Джонатаном».
Но стук настойчиво повторялся.
— Входи, Дес, — наконец отозвалась Шарлотта.
Дверь широко распахнулась — и на пороге появился человек, в мокром плаще, с очень знакомой улыбкой на лице…
— Привет, дорогая, — произнес Джонатан.
Шарлотта окаменела. Она не была готова к той теплой волне, которая подхватила ее и понесла, когда она увидела Джонатана на пороге. Он словно материализовался из ее мыслей!
Любовь, которую она когда-то питала к этому человеку, — глубокая, отчаянная любовь, похороненная ею много лет назад, — вернулась к ней с силой сингапурского муссона. «Привет, дорогая», — сказал он ей только что, и ее сердце пропустило удар. Он назвал ее «дорогая»! И тут же Шарлотта вспомнила, что в Лондоне продавцы, протягивая вам сдачу, всегда говорят: «Пожалуйста, дорогая».
Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы не броситься в его объятия: когда она увидела знакомую улыбку, воспоминания сразу же унесли ее на много лет назад — к их первому поцелую. Они с Джонатаном сидели в ее секретном убежище, и он плакал. Она успокаивала его, неловко обняла, приговаривая: «Не огорчайся, Джонни», и их губы встретились. Это мгновение пятнадцатилетняя Шарлотта всегда рисовала себе так: огни двух высоких тонких свечей склонились друг к другу, соединились и стали одним пламенем — жарким и всепоглощающим.
Поцелуй двух подростков был долгим и страстным, а потом они с Джонатаном вдруг резко отпрянули друг от друга: они оба увидели край, к которому подошли, и это испугало их. Но Шарлотте в тот момент показалось, что от нее прежней осталась только половина. Как будто Джонни дополнил ее собой, и без него она будет обречена на жалкое, неполное существование.
Шарлотта была уверена, что Джонни тоже почувствовал это. Он ничего не сказал, потому что никогда не умел облекать мысли в слова, но говорили его глаза. Они оба просто знали, что стали духовно близкими людьми, и в их вселенной больше ни для кого не было места…
— Я понимаю, мне следовало прежде позвонить и узнать, захочешь ли ты вообще принять мою помощь, — заговорил Джонатан, нахохлившись, и это выражение его лица напомнило Шарлотте прежнего Джонни. — Но я подумал, что, если ты откажешься от моей помощи, а я все равно приеду, будет очень неловко.