«Он оставил мир, - говорит святитель Филарет Московский, - когда мир еще не знал его; и в последствии не восхотел стать даже в такое состояние, которое хотя и в мире, но не от мира и не для мира (разумеем сан святительский); самое послушание, столь свято хранимое Сергием во всех других случаях, не могло привести его к тому, чтобы расстаться со сладкою пустынею, или хотя бы только принять от руки святителя священное украшение, как благословение архипастырское, потому, что сие украшение (крест) было сделано из золота»…
ГЛАВА IV. БРАТЬЯ В ПУСТЫНЕ
Горящее сердце - Стефан и Вафеоломей водворяются в пустыне - Первая келлия и первая церквица - Восторг юнаго подвижника - Пустынныя скорби - Стефан оставляет брата/ (1339-1342)
Расстался Варфоломей с Радонежем и пошел в Хотьков, который теперь был для него роднее Радонежа. Можно ли изяснить то блаженное состояние, в каком находилась тогда его чистая душа, вся объятая пламенем Божественной любви? Опытные в духовной жизни подвижники говорят, что в начале подвига душа обыкновенно горит неизяснимою жаждою подвига; все кажется возможным, всякий труд - легким, всякое лишение - ничтожным.
Благодать Божия, как нежная, любящая мать, дает новоначальному подвижнику вкусить тех благ неизреченных, которыя ожидают его по совершении подвига, - дает без всякой с его стороны заслуги, для того, чтобы он знал, что получит по очищении своего сердца от страстей, и потому не ослабевал в борьбе с врагами спасения. И блажен, кто не был рабом своих страстей, кто сохранил непорочность девства в юности, и от юности взял крест свой, чтоб идти за Господом! Тогда как другие подвижники всю жизнь свою проводят в тяжкой борьбе со своими страстями, и благодать Божия действует в них сокровенно, лишь изредка утешая их сладостным ощушешем своего присутствия, и снова скрываясь, дабы они не впали в высокое о себе мнение, - сей избранник благодати, за свою детскую простоту, за чистоту своего сердца, незнакомаго с грязью порока, скоро сподобляется благодатнаго покоя бесстрастия. К таковым, по преимуществу, можно отнести слово Лествичника: "изшедший от мира по любви к Богу в самом начале приобретает огнь, который, быв ввержен в вещество (страстей), вскоре возжжет сильный пожар" и истребит страсти. К числу таких избранников благодати принадлежал и Варфоломей. Давно горел в душе его этот благодатный огонь, а теперь он проник все его духовное существо. Его мысль уже витала в дебрях пустынных…
В Хотькове, как уже знают читатели, смиренно подвизался, вблизи трех дорогих могил, старший брат Варфоломея Стефан. К нему-то и спешил блаженный юноша. Скромный, с детства привыкший подчинять свою волю воле старших, он и теперь боялся положиться на себя, и надеялся иметь в брате-иноке верного спутника и опытного руководителя на новом многотрудном жизненном пути. Оставаться в Хотькове у него не было намерения, - его душа жаждала безмолвия пустыни: чем больше представляла труда одинокая жизнь пустынника, чем больше было в ней лишений, тем для него казалось лучше.