Мстислава молчала. Только тихонько всхлипывала и утирала глаза рукавом тонко вышитой рубахи.
– Попробуй разрешить все сама, – вздохнул Владимир. – Ну что ты, не баба что ли? Красавица, умница, не мне тебя учить, как мужика на это дело сподобить. Ну, успокаивайся и иди. Никакой беды здесь нет, стоит тебе захотеть только, и все утрясется.
– Неужто так и не поможешь мне, князь?
– Не в силах я тебе помочь! Ты вот что, если правда все же наружу выплывет, ты моего имени не называй, а то великий позор получиться может!
– Не бойся, князь, – гордо подняла голову Мстислава. – Не робей, обойдусь и без твоей помощи.
И собрав последние остатки мужества, Мстислава вышла из княжьих покоев.
– Вот ведь, неладная! – бурчал себе под нос Владимир, отправляясь в опочивальню. – Сплошные беды с этими бабами. Даже в этом деле непригодны стали!
Вернувшись домой, Мстислава затворилась в рукодельной и носа оттуда не казала – чудилось ей, что все сразу прочитают по глазам ее страшную тайну. В памяти ее вставал тот черный день, когда совершила она самую роковую ошибку в своей жизни.
Не спалось Мстиславе в княжеском терему – тревожило ощущение близкого счастья. До первых петухов металась на мягких перинах, маялась бессонницей, нежно улыбалась в темноту. Грезился ей стройный воевода, увиденный днем в княжеской палате, предназначенный ей в супруги.
Мстислава росла без матери, в вечном отдалении от нее, в затворничестве, и некому было раскрыть ей той тайны, что соединяет супругов. Оттого и горело в ней сердце, оттого и мучалась она сладкой, неведомой негой.
Задремала на заре и не слышала, как тихонько скрипнула дверь, не слышала приближающихся шагов. В дремоте почувствовала горячие губы, прильнувшие к шее, щекотное дыхание и касание рук, для которых не было преград. Не очнувшись еще от грез, потянулась к неведомому пришельцу, обняла его, прильнула крепко, повинуясь не рассудку – вековому бабьему чутью.
От горячих, жадных поцелуев – жгли они, как укусы, – слетела дремота. В свете нарождающегося дня увидела она рядом не неведомого, долгожданного возлюбленного, а самого князя Владимира. Рванулась, хотела крикнуть, но жесткая ладонь закрыла рот.
Обманула девку пьянящая юность, ложным оказался трепет первого ожидания. Сладкая тайна пришла к ней не в обличии нежного супруга – властительный князь, коему не смела отказать, лежал рядом, ласкал покорное тело. И ведь знала она, что закричи сейчас, ушел бы он, побоялся дурной славы. Но не закричала, словно ледяной голос изнутри приказывал: терпи, дуреха, не рыпайся, сам князь снизошел, а воспротивишься – лишишься всех его милостей, кому нужна будешь? О грядущих княжеских милостях и были помыслы Мстиславы в тот момент, когда впервые приняла она мужчину в лоно свое...