– Это что ж ты такое говоришь, госпожа? Как могла подумать ты только, что мы могли супротив Лауры недоброе замыслить? Да мне она как дочь родная, а Нюта ее не как госпожу, как сестру свою родную любит!
– Болтай, болтай, старуха! Ишь, одной ногой в могиле стоишь, а правды молвить не можешь! Я человек здесь почитай, что чужой, но даже мне в глаза бросилось, что показная вся эта ваша любовь. А потому, покуда хозяин ваш, Эрик, из похода дальнего не вернется, посидите-ка вы в чулане, под надежным замком, чтоб не дай Бог еще какой беды не натворили!
Преслава ажно задохнулась от возмущения.
– Вот то-то и оно, что чужая ты здесь, госпожа. До сего времени не видели мы тебя, не знали. Да и знать не хотели – только странно нам было, что господин наш мать свою так подолгу не видит! Только теперь вижу: больно грозна ты к невинным, оттого и не нужна даже собственному сыну. А про то, что под замок нас посадить велела, когда Лаура дух испустить готова, я хозяину нашему расскажу. Расскажу, как оставила ты ее без нашей помощи и опеки из-за своего только глупого домысла. Посмотрим тогда, что он скажет, как мать родную простит ли?
Ирина от такой наглости даже побледнела.
– Да как ты смеешь, мерзавка, так с госпожою разговаривать?
Да я тебя... – и задохнулась от злости.
– Эк, раздулась! Ты, конечно, сейчас любой суд над нами свершить в силах. Да только помни, что хозяин приедет и с тебя спросит. Он-то нас знает за верных слуг, не страхом, а совестью ему служили!
Как не зла была Ирина, а все ж поняла, что права проклятая ключница. Ну, да делать теперь нечего. Поэтому далее продолжать разговор она не стала, а повелела своим молодцам запереть Преславу и Нюту в чулане.
После этого она отрядила одну из служанок присматривать за Лаурой, наказав не оставлять ее одну ни на мгновение, а остальную челядь, большей частью пришедшую на служение к Лауре из близлежащей деревни, распустила по домам.
Теперь оставалось ждать, чем дело кончится. Дом, казалось, застыл в ожидании беды, Мстислава затворилась в светлице, ссылалась на нездоровье, а на деле – мучилась совестью. Ирине же досталась еще одна обуза – внук. Позабыла она о нем, когда распускала по домам челядь. И в голову не пришло, что у сиделки да стряпухи и без него забот хватает.
Пришлось пестовать самой. Но то ли Ирина подзабыла, как управляться с младенцами, то ли боялся Владимир незнакомого человека – ревел и хныкал все время, пока не спал. Пытался рассказать он слезами, что не хватает ему нежных рук, ласкового света глаз, родного запаха и воркующих слов – всего того, что было для него матерью. Но никто не понимал его, и мать не появлялась, и не было знакомых лиц. Только чужая, неласковая женщина кормила его, укладывала спать, без рвения пыталась заменить ему все, что он успел полюбить в своей коротенькой жизни. Но Владимир не хотел этой замены и плакал горько, горько...