Со временем она совсем пришла в себя. В доме снова начал звучать ее звонкий голос, она даже научилась смеяться – Роман и забыл уже, когда слышал материнский смех последний раз. А тут он начал замечать, что мать становится веселее день ото дня – на щеках заиграл румянец, стан округлился, и даже глаза заблестели совсем по-молодому. Такая резкая перемена в матери не могла не удивлять отрока.
Однажды, поймав на себе пристальный взгляд сына, Дарья подозвала его к себе и, потрепав непослушные вихры, улыбнулась.
– Что смотришь неласково, сынок? – с некой затаенной нежностью спросила она, погладив его по голове. – Радость ведь у нас. Отец твой, покойник, оставил мне на память подарочек! Так что, Бог даст, к весне будет у тебя братик или сестричка.
Роман некоторое время не мог понять, о чем это таком мать говорит. Когда же дошло до него, он не на шутку испугался. И страх этот мучил Романа еще долгое время. Рождение ребенка представлялось ему чем-то по-настоящему страшным. А вдруг мать помрет от родов, и останется он, Роман, один-одинешенек на всем белом свете? Как тогда жить, что делать?
Лето сменилось осенью, за ней пришла, принеся с собой снега и морозы, зима. Мать была по-прежнему весела и довольна. А Роман старался встречаться с ней как можно реже. Огромный материнский живот наводил на него дрожь, и страх с новой силы овладевал отроком.
Март 1236 года.
Все кончилось в начале весны, когда матери внезапно стало плохо, и она, крикнув служанку, послала ее за повитухой. Бабка не заставила себя долго ждать, и вскоре уже заперлась в опочивальне, куда прежде удалилась мать.
Роман не находил себе места. Сперва он сидел в доме, но, не в силах слышать доносящихся из опочивальни криков и стонов, выскочил на двор.
Промотавшись там несколько часов, он вернулся обратно в надежде, что уже все кончилось, но крики стали еще более душераздирающими. На улицу Роман больше не пошел – там было холодно и ветрено. Он иззяб до костей, и, казалось, уже никогда не отогреется. Роман вбежал в свою опочивальню, повалился на постель, зажал уши руками. Крики стали слышны меньше, но все равно каждый стон словно когтями терзал душу отрока.
Где-то в середине ночи вопли стали уж совсем невыносимыми, и у Романа не осталось никаких сомнений в том, что предстоит ему остаться круглым сиротою. Однако через некоторое время крики матери смолкли, а вместо них раздался истошный детский плач. Прошло еще некоторое время, и стоны возобновились. Потом же началось вовсе какое-то светопредставление. Роману показалось, что он сошел с ума, так как детский плач, казалось, раздвоился и раздавался с невероятною силой.