Копенгаген. В Копенгагене тоже полно посольств и всяких людей из той страны. Алиция получала массу писем на самых разных языках. Я их не читала, но допускаю, что письма могли приходить как от родных, писавших о гриппе племянника, так и от того субъекта, и в них он, скажем, доверительно сообщал, что собирается выведать кое-какие секреты государства, политическая система которого ему несимпатична. А у Алиции характер был…
А у Алиции характер был аполитичный, вне времени и пространства, не признающий никаких границ… Для нее существовал только один критерий: порядочный это человек или дрянь. Остальное – статус, идейные взгляды – не имело значения. Но и тут кое-какие вещи казались ей несовместимыми с порядочностью, среди них и шпионаж – на любом уровне, в любом его проявлении. Алиции одинаково были противны что ябеда в яслях, что ас международной разведки. Подняться в атаку на танки со штыком – это пожалуйста, это она понимала, другое дело – заниматься чем-нибудь скрытно, хотя бы из чувства патриотизма.
Зато ни за какие сокровища она бы не выдала сведений, доверенных ей по секрету. Ближайшей подруге не открыла бы глаза на мужа, если бы тот исповедался перед нею в супружеской измене. Любимому человеку не сказала бы, что контрразведка его засекла, получи она эту информацию конфиденциально.
Рано или поздно, тем или иным путем в ее руках скопилась чересчур богатая информация. Наверняка она понимала, какими это для нее чревато последствиями. Ну и в согласии со своим характером пыталась сама решить, как ей поступить с опасной информацией, никого при этом не подставляя. Результат оказался не тот, на который она рассчитывала…
И вот теперь мне доверено распутать – распутать, а не разрубить! – этот гордиев узел…
В последнюю минуту она успела подсказать, где найти концы. Есть и еще один наказ: ни в коем случае не подпускать к частным ее делам посторонних, так что разбираться нужно самой, привлекая других лишь в случае крайней необходимости.
Но и это, к несчастью, не все…
Сколько я ни гнала от себя ужасную догадку, пришлось взглянуть в лицо фактам. Своими собственными, матушкой-природой дарованными глазами я видела, что Алицией интересовался тип с перебитым носом. А с этим типом, чего уж вилять, у меня тоже кое-что связано!
«Я боюсь за тебя…» Так сказала Алиция, а она-то знала, что говорит. Я пропустила ее слова мимо ушей, пропустила с непростительным легкомыслием, объяснимым разве что внезапным затмением ума. Теперь затмение это прошло, и я за себя боялась, боялась панически.
Предположим, Алицией интересовался не только агент иностранной разведки, которого она на свое горе вспугнула. Одной лишь мне ясно, что Алиция со шпионажем не могла иметь ничего общего, я чересчур хорошо изучила ее нрав, взгляды, ее железные принципы.