Том 5. Пешком по Европе. Принц и нищий (Твен) - страница 147

С унылой душою проехали мы через Бриенц, глухие к соблазнам ошеломляющего ассортимента его резных изделий и к настойчивому кукованию его часов–кукушек, и даже прогремев по мосту через бурную синюю реку и въехав в прелестный городок Интерлакен, мы все еще дулись друг на друга. Солнце уже садилось – весь путь до Люцерна мы проделали за десять часов.


Г л а в а III

«Отель Юнгфрау». Кельнерша–бакенбардистка. Новобрачная из Арканзаса. Совершенство в дисгармонии.Полная победа. Вид из окна. Несколько слов о Юнгфрау.


Мы заехали в «Отель Юнгфрау», одно из тех грандиозных заведений, какие современное увлечение путешествиями насадило чуть ли не в каждом примечательном уголке Европы. За табльдотом собралось множество народу, и, как обычно, слышалась речь на всевозможных языках и наречиях.

За столом прислуживали кельнерши, одетые в своеобразный кокетливый наряд швейцарской крестьянки. Сшитый из простенького гроделена в мелкую розочку, с корсажем из сакр–бле–вантр–сен–гри, он по краям отделан косой бейкой с выпушками из птиполонеза и узенькими прошивками и выстрочен ажурной строчкой. В этом наряде любая дочь Евы покажется вам хорошенькой и пикантной.

У одной из кельнерш, особы лет сорока, росли самые настоящие баки, спускавшиеся до половины щек, — темные, густые, в два пальца шириной, каждый волосок длиною в дюйм. На континенте вы часто встретите женщин с весьма заметными усиками, но женщину, щеголяющую в бакенбардах, я видел впервые.

После обеда постояльцы и постоялицы отеля высыпали на террасы и в прилегающие к ним пышные цветники подышать свежим воздухом; но как только сумерки сгустились, все перешли в унылое, торжественное и во всех отношениях гнетущее помещение — огромную пустынную «гостиную», без которой не обходится ни один из летних отелей на континенте. Разбившись на группы по двое, по трое, постояльцы переговаривались приглушенными голосами, и вид у них был унылый, потерянный, несчастный.

В гостиной стояло небольшое пианино — натруженный, простуженный, страдающий астмой инструмент, — ничего более убогого я еще не встречал в семействе пианино. Пять–шесть сиротливых, стосковавшихся по родному дому девиц нерешительно подходили к нему одна за другой, но, взяв пробный аккорд, отскакивали С таким видом, будто чем–то подавились. Однако и на этого калеку нашлась охотница, без долгих размышлений взявшая его в работу, — как выяснилось, моя землячка из Арканзаса.

Это была свежеиспеченная новобрачная, совсем еще девочка, наивная, простодушная, всецело занятая собой и своим степенным, без памяти влюбленным младенцем–мужем; лет восемнадцати, только что со школьной скамьи, она еще ничего из себя не строила и, видимо, не замечала чопорной, безучастной толпы вокруг; едва она ударила по клавишам несчастного калеки, все почуяли, что она его доконает. Ее муженек притащил из номера целую охапку истрепанных фолиантов— дамочка оказалась предусмотрительной— и, нежно склонившись над ее стулом, приготовился листать ноты.