Мы переправились на лодке и, начав подниматься по узкой крутой тропе, сразу окунулись в чащу кустарника. Но эта чаща не радовала прохладой, так как солнце палило немилосердно и в воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка. Пока мы, отдуваясь, карабкались по крутому склону, нас то и дело обгоняли загорелые парни, босиком и без шапок, и реже — девушки, а время от времени и взрослые мужчины; они появлялись без предупреждения из–за кустов и, бросив на ходу «Добрый день!», так же таинственно и мгновенно пропадали в кустах. Они направлялись на тот берег, на работу. Но одно поколение местных жителей исходило эту тропу. Неизменно спускались они в долину, чтобы добыть свой хлеб, но чтобы съесть его и соснуть, неизменно возвращались наверх, в свой уютный городишко.
Дильсбержцы, говорят, крепко держатся за родные места; им нравится жить в своем тихом гнезде, высоко над миром, вдали от его суеты. Все семьсот жителей в кровном родстве между собой, они уже лет полтораста, как перероднились; в сущности, это одна большая семья, и среди своих они чувствуют себя лучше, чем среди чужих, а потому предпочитают никуда не уезжать из дому. Говорят, будто Дильсберг уже сотни лет представляет собой питомник, усердно и безотказно поставляющий стране кретинов. Я, правда, не заметил там ни одного слабоумного, но капитан уверял нас, что на то есть своя причина: «Их стараются за последние годы забирать в приюты и тому подобные места; правительство решило покончить с этим рассадником кретинизма и заставить дильсбержцев жениться на стороне, — но разве их уломаешь!»
Возможно, что все это лишь плод фантазии нашего капитана; современная наука не считает, что браки между родственниками портят породу.
В стенах Дильсберга встретили нас привычные картины сельской жизни. Мы вышли на узкую извилистую деревенскую улицу, вымощенную еще в средние века. Дюжая румяная девка трепала лен или что–то молотила на крошечном, как коробка, гумне, сплеча ударяя цепом, — если это был цеп, я недостаточно сведущий сельский хозяин и судить не берусь; босоногая растрепа–девчонка погоняла с полдюжины гусей хворостиной, заставляя их держаться дороги и не разбредаться по чужим дворам; бондарь что–то сколачивал в своей мастерской, но уж никак не бочку, бочка там не поместилась бы. В комнатах окнами на улицу девушки и женщины стряпали или пряли; куры и утки, кувыркаясь через пороги, шмыгали в дом и из дому в поисках крошек и оживленно переговаривались; дряхлый, весь в морщинах, старичок спал на стуле в дверях своей хибарки, уткнувшись подбородком в грудь и уронив на колени потухшую трубку; немытые ребятишки возились в дорожной пыли, на самом солнцепеке.