Я только сейчас это заметил. Жаль. Но книге я оч<ень> рад. Хорошая книга. И издана, хоть и с запозданием (ужасным), но хорошо вышла — есть чем помянуть.
Все, что у Вас будет написано, присылайте, будем рады Понимаю, что сейчас Вам пока трудно этим заняться. Не знаю, сможет ли М. М. выслать Вам такое фикт<ивное> свидетельство (и нужно ли оно?). Ведь он уже в отставке и связи его административные кончены. Кстати, он переехал туда же, где и Ульянов — жить, в Нью Хэвен. Адрес тот же, что Ульянова, но «апарт. 21». Ну, кончаю, тороплюсь отправить. Будем рады увидеть Вас здесь. Я думаю, что Вам устроиться тут будет нетрудно, а теперь прошел закон, по кот<орому> приехавшие по туристской визе могут хлопотать о постоянном жительстве, не уезжая из страны. Сейчас большой спрос на русский язык, да и на другие — на фран<цузский> есть спрос. Кстати, Берберова начала читать лекции в Иельском у<ниверсите>те, там же, где Ульянов (не знаю какие — вероятно по русскому языку, а м. 6., по литературе — не знаю).
Цалую Ваши ручки, искренне Ваш
<Роман Гуль>
180. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 6 октября 1958. Ганьи.
6-го октября 1958
Maison de Retraite
18, av. Jean Jaures
Gagny (S et O)
Дорогой Роман Борисович,
Ваше письмо мне переслали уже в Gagny — вчера была неделя, как я тут.
Отвечаю по пунктам — большое спасибо за панихиду. Пришлите мне, пожалуйста, книг двадцать — для друзей. «Старичков» Г. В. сознательно выбросил, считая их слабыми, с чем согласилась и я, хотя мне их и было жаль.[1245]
Но вот чем Вы меня поразили, так это тем, что находите стихи из «Посмертного дневника» «не оч<ень> сильными».
Мне они кажутся потрясающими, и все, кому я читала и эти и еще другие, были буквально потрясены ими. Думаю, что это вершины Г. В. Будьте добры написать, какие Вы считаете «не оч<ень> сильными» — все или нет. Меня это страшно интригует. «Посмертный дневник», по всей вероятности, выйдет отдельной книгой.[1246] Об этом уже ведутся переговоры.
Но торопиться я не буду — пусть раньше разойдется Ваше издание, чтобы «Дневник» не конкурировал с «Стихами» — к тому же я разобрала далеко не все записи Г. В. Вы знали его почерк, когда он старался. Я иногда бьюсь час над какой-нибудь строчкой и все же не могу разобрать.
Писал он редко в тетради, чаще на полях книги, на обложках или на клочках бумаги.
Посылаю Вам свои стихи, посвященные Адамовичу.[1247] Он оказался настоящим другом и очень поддержал меня. Он приезжал прощаться с Г. В., и Г. В. после этого свидания совершенно изменил к нему отношение.
Он просил Вас уничтожить все, что он Вам писал о «деле на Почтамтской». Все, исключая бумаги, свидетельствующей, что Г. В. покинул Петербург в августе 22-го года.