Собственно, недобрые опасения овладели отделом еще до его появления: когда стало известно, что, отдыхая в Прибалтике, замполит на собственные деньги приобрел полное собрание сочинений Маркса и Энгельса.
Опасения, увы, сразу стали сбываться.
Работу свою Муслин начал нетрадиционно - со шмона в столах сотрудников. А ещё через два дня под утро отдел был поднят по тревоге. Злые, небритые, с полузакрытыми глазами, в ожидании известия о дерзком побеге, взбирались сотрудники по крутой отдельской лестнице и утыкались в живот торжествующего, с иголочки замполита с секундомером в руке. " Три минуты опоздания! А если бы за это время началась бомбёжка? На Западе вон опять оружием бряцают. Будем тренироваться". Тренировались до изнеможения, по два - три раза в неделю. Самым страшным ругательством в эти дни стало слово "курвиметр"- какая-то неведомая никому загогулина, которую надлежало найти и засунуть в "тревожный" чемоданчик. Поскольку показатели раскрываемости резко упали, вмешался замначальника УВД по оперативной работе, и тренировки, несмотря на сопротивление Муслина, были прекращены. Но и замнач УВД отступился, когда на отдел обрушилась новая инициатива беспокойного Муслина и ужасом предчувствия сковала весь городской гарнизон. А именно: в преддверии праздника Великого Октября задумал замполит сколотить милицейскую "коробку" и в торжественном марше пройти во главе её перед гостевой трибуной на площади Ильича. Дело серьёзное, политическое. И вот уж третью неделю, с трёх до пяти, потея от духоты и злости, молотили каблуками городской асфальт следователи, гаишники, опера из ОБХСС и уголовного розыска. Неявки, объясняемые работой по раскрытию преступления, приравнивались к идеологическому саботажу.
Страдающий плоскостопием следователь Чугунов, отчаявшись, сделал официальный запрос в областной психоневрологический диспансер. Долго в полном отупении вертел он поступивший через секретариат ответ: " Сообщаем, что гр-н Муслин Валерий Никанорович на учёте в диспансере не состоит".
- Представляешь, не состоит, - пожаловался Чугунов подвернувшемуся Рябоконю.- Кого ж там тогда вообще держат?
- Сам ты козёл, - с привычной безапелляционностью отбрил Рябоконь. - Да этот малый хитрожопей нас всех вместе взятых. Давай на "пузырь" побьёмся, что через неделю после парада он будет сидеть в Политуправлении, а мы с тобой, как всегда, в дерьме.
- Ну, с последним-то чего спорить, - уклонился от пари прижимистый Чугунов.
Сам Рябоконь, а за ним и Лисицкий от занятий на плацу увиливали, объясняя причину коротко и неоригинально: "Ухо болит". Но всё явственней и настойчивей становился нажим Муслина, и всё больше вырисовывалась перед последними фрондёрами дилемма: либо натянуть сапоги и встать в общий злорадствующий строй, либо...