- Остерегись, развалишь.
- Как же. Не такие нагрузки выдерживал, - Андрей быстро попрыгал, и - диванчик томно, интимно застонал. - Видал? Где эта официанточка? Душа просит. За Валюху выпить хочу. Пусть ей семейная жизнь пухом будет. - Стало быть, окончательно определился?
- Стало быть, так. Возражаешь?
- Тебе решать. Только имей в виду: служба - это всего лишь служба. А такие, как Валентина, один раз в жизни выпадают. Да и то не каждому, - Чекин сдержал вздох.
- Потому и поминки... Ну, красавица, тебя только за смертью посылать!
Андрей перехватил поднос у вошедшей официантки.
- Ну, по водочке?
- А мне сотняшку "Камю"! - послышалось сзади. В кабинетик ворвался шум зала, и из скрытой двери вошла Панина.
Не только раскрасневшееся лицо, но и резкие движения, и прибавившаяся хрипотца, - все свидетельствовало, что к своему недавнему намерению: подбросить веселья, - отнеслась она вполне добросовестно.
- Что тоскуете, добры молодцы? - незримым движением она отослала официантку, склонилась над сидящими, обхватив обоих за плечи. - Эх, мальчишки! Какая жизнь великолепная начинается. Только - лови удачу! И - дыши полной грудью. А вы тут сидите в закутке угрюмые, зажатые. Так счастье свое и просидите. Вот ты, Андрей Иванович, представительный мужик. И чем развлекаешься? Старика- швейцара гоняешь. Да твоего ли уровня такие люди? В гору вот-вот пойдешь.
- Пойдешь тут, пожалуй, - припомнив несостоявшуюся аттестацию, Тальвинский с ожесточением сокрушил цыплячье крылышко.
- Пойдешь, пойдешь, - Панина, не отрываясь, смотрела, как дробятся нежные косточки под натиском крепких, как морские камушки, зубов.
- Откуда сведения? - чуткий Тальвинский перестал жевать.
- Знаю.
Панина помолчала, позволив вернувшейся официантке налить коньяку, одобрительно пригубила, заметила, как та, оправляя стол, будто случайно придвинула блюдо с севрюгой к Чекину. - Во дают! Уже и девку обольстили. Свободна! Ну, за встречу, за знакомство и - за содружество родов войск.
Эффектно, по гусарски отставив локоток, опрокинула в себя рюмку. Какое-то мгновение сидела, собрав нос, губы, щеки в жуткую, но обворожительную гримасу. Тальвинский подумал, сколько ж надо времени репетировать у зеркала, чтоб так дерзко искажать немолодое лицо.
Обмахивая рот салфеткой, Панина потянулась к блюду с нарезанными апельсинами.
- Ты чего-то насчет горы говорила? - небрежно напомнил Андрей.
- Горы? Какой горы? - казалось, она и забыла об обнадеживающем намеке. А может, и не намекала? Чудиться стало. Тальвинский остервенело ухватился за бутылку.