— Эркин, проснись, Эркин.
Он медленно, с усилием поднял веки. Оба глаза открыл! Правый, правда, чуть-чуть, на щёлочку, но ведь открыл!
— Давай оботру тебя. Ты мокрый весь.
Она решительно отбросила отяжелевшее влажное одеяло и взялась за дело.
Женя обтирала его влажной остро пахнущей тряпкой и тут же — как делала мама — сухим полотенцем, насухо.
— Так, теперь плечо. Ничего-ничего, я осторожно, потерпи.
Он только выдохнул сквозь зубы, когда она осторожно даже не обтирала, а промакивала распухшее фиолетово-чёрное плечо.
— Ну вот. Лежи-лежи, ты же весь мокрый.
Она могла только догадываться по его напряженному молчанию, как щипал уксус ссадины, густо покрывавшие его живот, да ещё у него на мгновение дернулась левая рука в попытке заслонить низ живота. Но рука тут же упала на постель, и только пальцы вцепились в простыню и комкали её. На лицо его Женя не смотрела сейчас, не могла. Она помнила это тело другим, красивым, играющим, отзывающимся на любое прикосновение.
— Ну вот. Давай, повернись, я спину протру.
Он, кряхтя, с её помощью повернулся. Спина тоже вся в ссадинах, синяках. Как же его избили эти сволочи.
— Ну, вот и всё.
Она выпрямилась, откинула тыльной стороной ладони выбившиеся волосы.
— А теперь я бельё сменю. Дойдёшь сам?
Он кивнул и медленно, осторожно встал.
Женя проводила его тревожным взглядом. Но вроде он падать не собирался. И она занялась постелью. Содрала и бросила на пол сырую простыню. Перину можно просто перевернуть сухой стороной вверх, подушку лучше просушить, и одеяло тоже…
Когда он вернулся, у неё уже всё было готово. Он, как и раньше, сел на кровать, поднял на неё глаза.
— Постой, — спохватилась Женя, — я тебе голову вытру.
И когда она вытирала ему голову, чтоб хоть так подсушить мокрые волосы, он поймал левой рукой край полотенца, пытаясь протереть лицо.
— Осторожней, — предостерегла Женя, — щёку я сейчас посмотрю.
И только тут поняла, что голова и лицо у него мокрые не от пота. Вот почему он так долго возился на кухне. Это он рукомойник нашёл и умылся.
— Ну, ложись.
Он лёг, она укрыла его, осмотрела. Так, пластырь то ли отвалился, то ли он, умываясь, содрал его. Но корка, вроде бы, крепкая, держит края. Можно и не стягивать. Она поправила одеяло, собираясь отойти, но его голос остановил её.
— Женя…
— Что?
Он несколько раз быстро вздохнул, будто набираясь смелости.
— Что? — повторила Женя.
— Я есть хочу. Если можно… дай… чего-нибудь…
— Сейчас, — счастливо улыбнулась Женя, — сейчас поешь.
Эркин ждал, пока она всё приготовит, лежал молча, полуприкрыв глаза, но вздрагивал при каждом шорохе и рывком приподнялся ей навстречу, когда она присела на край кровати с тарелкой и кружкой в руках.