Этот пример с Гизелой интересен еще и тем, что излишнее, чрезмерное, подчеркнутое проявление чувства может как раз быть указанием на то, что в основании его лежит противоположное по знаку чувство. И, конечно же, неискренность реактивно преобразованного чувства ощущает тот, на кого это чувство направлено.
Лаустер указывает на то, что реактивное образование особенно четко демонстрирует лживость Я по отношению к самому себе и окружающим людям. Понятно, что ложь эта бессознательна, истинное знание о себе иногда настолько невыносимо, что оно не может быть осознано, и тогда человек защищается от этого знания.
Лидия Гинзбург в рассказе "Заблуждение воли" дает поразительное изображение такого отгораживания от реальных чувств с помощью реактивного образования. Главный герой рассказа Эн, человек эгоистичный, мучается чувством вины, вызванной тем, что он уклоняется от заботы о своем отце, который медленно угасает в старости и одиночестве. Вот этот отрывок из рассказа, который как раз демонстрирует ужасающую работу защитного механизма в разрушении личности героя:
"Но самой гнетущей была сцена с ливерной колбасой. Старик как-то приехал к нему, и они вдвоем неплохо позавтракали. Потом Эн вышел из комнаты; входя в комнату, он увидел, что старик у стола ковыряет ножом в тарелке с остатками ливерной колбасы. Эн вошел внезапно, и старик, слегка дернувшись, быстро оставил тарелку с колбасой. Он стыдился показать, что ему хочется еще. Эна ударило в сердце. Хлынула быль и донесла до сознания давний образ: он, мальчиком, у старика в кабинете. Поджав ноги, он сидит на диване; в тарелках перед ним любимые китайские орешки и мандарины <…> Удар, такой резкий, что на мгновение готов был разорваться туман малодушия и жестокости… Но начало боли показалось ему слишком сильным, обещающим безмерное расширение боли. И, торопливо задвигая все, что могло разогнать туман, он дал ход брезгливости — самой подлой реакции, какой только можно было ответить на сцену с ливерной колбасой" [17, с. 142].
Вид голодного отца разбудил "жестокую работу памяти". По контрасту с его черствым к старику поведением всплывает сцена из детства, когда герой рассказа был окутан теплотой и лаской отца. И этот контраст двух сцен, реальной и выданной памятью, обещает "безмерное расширение боли", с которым его слабое, малодушное и эгоистичное Я не справится. И тогда Я "задвигает все", вытесняет контраст, прекращает жестокую работу памяти. Но с вытеснением контраста, с вытеснением сцены из детства вытесняется и сострадание к старику, такое сострадание к тому же трудоемко, потребует определенных усилий, хлопот, забот. И тогда сострадание оборачивается в полную противоположность, брезгливость к старику, который украдкой утоляет голод.