Едва ли не самый глубокий представитель немецкого романтизма Новалис писал: "Совершенный человек должен одновременно жить и во многих местах и во многих людях. Он должен быть неизменно связан с широким кругом лиц и разнообразными событиями. Тогда только можно говорить об истинном, грандиозном духовном начале, которое делает человека подлинным гражданином мира и в каждое мгновенье его жизни возбуждает
J
его при помощи благодетельных ассоциаций, придает ему силы и светлое настроение благодаря осмысленной деятельности" [Цит. по: 32, с.77].
Одновременно жизнь "во многих местах и во многих людях" — это, как писал Ф.Шлегель, умение "настроиться по желанию философски или филологически, критически или поэтически, исторически или риторически, на античный или современный лад, совершенно произвольно, подобно тому, как настраивают инструмент, в любое время и на любой тон" [См.: 34, с.52], это умение возможно для обыденного сознания только в иронической игре, в ироническом дистанцировании от трагической задетости действительностью. Ирония — это всегда отрицание остановки, это нсу коре ценность ни в одной позиции. Иронизируя над одним предметом, который нас тлел, "достал", мы рикошетом задеваем его противоположность. У Р.Музиля: "Ироническое отношение к действительности означает, что в изображении клерикала задетым чувствует себя и большевик" [87, т. 3, с.720].
Иронизирующий — всегда философствующий. "Философия есть истинная родина иронии" [34, с.52]. Ирония привносит в рациональное, в жестко логическое охватывание жизни момент игры, момент несерьезного отношения к тому, что слишком серьезно задевает человека. Ирония — это "прекрасное в сфере логического" [34, с.52 |. Там, где я могу охватить действительность систематически, как железную логику, расписав, где причины, а где следствия, и там, где я погружен в действительность, не выделен из нее, там ирония не нужна. Иронический саботаж не нужен чистой рациональности и наивному поведению. Можно продолжить метафорическую интерпретацию иронии как пути: путь — это дорога, которая где-то начинается и где-то должна закончиться. Ирония — это, конечно же, выход, исход из начала, уже осуществленное начало. Ирония к предмету (началу, пункту А) есть свидетельство преодолеваемой зависимости от этого предмета. Предмет находился и еще находится в поле моего жизненного пространства, при этом он достаточно сильно структурирует это пространство. И в иронии я начинаю преодолевать эту зависимость от предмета. Ирония — это уже уход от зависимости, это уже некая ступень, некая степень свободы. Один берег покинут — это уже более спокойное, контролируемое отношение к тому, что я покидаю. Это уже не ругань, не прямая ин- венктива, не аффективная привязанность к предмету, человеку, но это все-таки еще непреодоленная связь, субъект иронии еще не самодостаточен, не автономен.