Больница находилась у черта на рогах, предстоял путь на западную окраину города, метро с пересадками; так что чуть было не произошло то, о чем я уже рассказывал; я ненавижу эту линию, там всегда что-то случается; поезд задерживался на двадцать минут, пассажирам предлагали воспользоваться наземным транспортом. Объявление повторили несколько раз, со своей ношей под мышкой я бросился к эскалатору, водитель автобуса объяснил, что лучше ехать не до конца, а до следующей остановки метро. А ведь он прав, подумал я. Тут и погода стала меняться, небо посерело, окна домов отсвечивали оловом. Я чувствовал, что дорога тащит меня в потусторонний мир. Слава Богу, успел выпрыгнуть из автобуса.
Словом, я кое-как добрался и даже успел попасть в приемные часы, но, войдя в вестибюль, увидел, к своей досаде, Вальдемара. "Вот,- пробормотал я,последовал твоему совету". Он ухмыльнулся. Мы подошли к справочному окошку. Долго блуждали по коридорам, поднимались по лестницам. "Может, помочь?" спросил Вивальди. Он нес какой-то кулек. Я тащил нечто более весомое.
Профессор лежал в светлой палате, над кроватью была устроена рама с кольцами на шнурках для подтягивания. Я поставил проигрыватель на столик-каталку и воткнул вилку в розетку. Наш патрон сумрачно кивнул, когда Вивальди, поглядывая по сторонам, извлек из внутреннего кармана свое приношение, завернутые в бумагу ампулы,- следовало бы начертать на них мелкими буквами на целительной латыни: pax in terra et in hominibus benevolentia6.
Вполголоса Вальдемар осведомился, не желает ли страдалец причаститься немедленно. Профессор покачал головой. Ампулы исчезли в тумбочке с двойным дном. Я покосился на соседей. Профессор заметил:
"Ничего, потерпят. Им тоже полезно".
Я нажал на клавишу, наступило молчание - слабый шелест пространства короткое вступление. Два волшебных женских голоса запели:
Мать скорбящая стояла, вся в слезах, а на кресте...
Профессор, лежа на спине, дирижировал, устремив взор в потолок.
Dum pendebat Filius7.
Немного погодя он сделал знак остановить музыку:
"Потом".
Мы топтались возле кровати. Глядя в потолок, профессор заговорил:
"Я пересмотрел свой жизненный путь - все не то, не то... О вас, говноедах, тоже, между прочим, думаю. Что будете делать без меня? Еще попадете кому-нибудь в лапы..."
"А что эскулапы говорят?" - спросил Вивальди.
"Чего они говорят? Ничего не говорят..."
"Ползать будешь?"
"Ползать? А что толку?.. Жил в двенадцатом веке,- сказал он, помолчав,знаменитый учитель, богослов. Как же его звали, едри его?.. Однажды он сидел в своей комнате и писал гусиным пером проповедь. Вы за моей мыслью следите?"