Ибо в апреле 1945 года Гитлер жил в мире фантазии, которую он хотел превратить в реальность, напророчив еще в 1934 Герману Раушнингу:
«Даже если мы не сможем победить, мы повлечем за собой в небытие половину мира и не оставим никого торжествовать над Германией… Мы никогда не сдадимся, нет, никогда! Нас могут уничтожить, но, уничтоженные, мы повлечем за собой мир – мир в пламени».
Но описывать атмосферу в Берлине как сумерки богов, как фантазию всеобщего уничтожения, где уже немыслимы здравые соображения, было бы грубым упрощением. Гитлер, конечно, был одержимым. Его «…страшное влечение к крови, как и к разрушению всего материального, казалось, даже растет, когда расплата пошла не на чужую, а на добрую арийскую монету». Такое отношение разделял Геббельс, и его афишировали (хотя, как потом показали события, ничуть не разделяя) многие из менее крупных фигур двора Гитлера.
Были и другие, кто задумывался над тем, как спастись, и они обдумывали это по-разному. Первые, диадохи, самые близкие и более всего зависимые от фюрера: Борман, клика Фегелейна – Кальтенбруннера, Риббентроп, Кох и некоторые старшие гауляйтеры. Этим людям приходилось возлагать надежды на мудрость фюрера, новое оружие, перспективы «дипломатического переворота», что, по уверениям Риббентропа, было еще возможно. Для их личных устремлений самым важным было оставаться как можно ближе к Гитлеру и пользоваться любыми возможностями, чтобы дискредитировать своих более независимо настроенных соперников в случае, если судьба улыбнется рейху и можно будет перераспределить теплые местечки.
Вторыми были несколько крупнейших руководителей, а именно: Гиммлер и некоторые из его приближенных в СС, такие, как Шелленберг. Они видели себя (как это ни нелепо звучит) приемлемыми в принципе фигурами для западных союзников в силу своего явного антибольшевизма и необходимыми на практике, благодаря той военной и административной силе, которую они контролировали. Можно почти не сомневаться, что именно это убеждение, равно как и тщеславие, толкали Гиммлера к приобретению столь многих дополнительных титулов и постов (точно так же, как это было идеей Бормана – вытеснить Верного Генриха из окружения Гитлера, возлагая на него все большее бремя ответственности). Успешное выполнение всех этих бесчисленных обязанностей становилось, как уже было показано, совершенно не в его силах. Вот тут и можно было бы делать весьма враждебные комментарии по этому поводу, находясь в интимном кругу фюрера.
Третью группу в нацистской иерархии составляли технократы, военные и гражданские. Это были люди, считавшие, что они отвечают за величие Германии. Они предпочитали не вглядываться в суть (сама по себе тоже достаточно тревожная позиция), игнорировать безумную, бесчеловечную жестокость, на которой основывался этот режим, и смотреть на свой долг просто – защищать народ Германии от внешних врагов и в последнее время от непредсказуемой кровожадности указов собственной власти. В последние месяцы Третьего рейха мы видим, как эта группа – генералы Гудериан, Модель, Гейнрици, промышленник Шпеер – своими личными усилиями упорно пыталась сохранить все еще высившееся здание тысячелетнего рейха в то время, как вокруг рушился фасад государства, обнажая гнилой, изъеденный каркас.