Впрочем, о металлопластиках Грин тоже прочитал, и тем более ужаснул его тот факт, что этот материал практически вечен. Грин привык к тому, что все умирает, даже камни рассыпаются в песок. Пластик в этом отношении казался юноше кощунством. Он понимал пользу, но все внутри протестовало против того, что вещь, предназначенная для убийства, может пережить столетия, и работать безотказно. Когда Грин задумывался о том, каким может быть мир Тесса, то ему представлялись вот такие вот пластиковые скалы, бесконечно высокие, обтекаемые, правильной формы, обвитые проводами, а между ними летают люди, время от времени ругаясь и швыряясь друг в друга огнем.
Эта неизвестно где существующая, но очень реальная иномировая жуть, а еще и прибывающая луна, которая заставляла нервно дергаться и посматривать в сторону поленницы с дохлой перепелкой, окончательно лишили Грина душевного равновесия. Ему снились кошмары, снилось, что от Тесса отваливаются куски плоти — а под ними — металлический скелет, снилось, что с трех лун слетаются металлические же крылатые чудовища, поливая все вокруг огнем, и единственное, что можно сделать — это уворачиваться. Грин весь извелся, по вечерам ходил за поленницу и прикладывался к бутыли с медовухой, в которую напихал успокоительных трав и всю эту композицию спрятал от Тесса. Грину не хотелось, чтобы рациональный до мозга костей Мастер высмеивал его дурацкие страхи-фантазии. К тому же, он был уверен в том, что кошмары — это всего лишь преддверие Поминальных ночей, и был уверен, что справится сам. Кстати, вместо успокоительных неплохо работали те же непонятные формулы, которые Грин в другое время старался пропускать, уразумев лишь общий смысл, а тут вчитывался в непонятные закорючки до полной отключки сознания. Учеба выручала, тренировки спасали, мабрийские законы физики давали почву под ногами.
Так прошла еще одна неделя. Днем светило солнце, деревья радовали глаз желтыми, багряными и палевыми оттенками на фоне прозрачно-синего неба, но воздух уже совсем остыл, ветром прихватывало лужи до ледяной корочки, а по ночам все три луны наливались бледным светом, подкрадывались друг к другу все ближе и ближе, чтобы вспыхнуть и замерцать единым светилом в поминальную ночь.
Встреча трех лун: Сестры, Матери и Старухи — обозначала переход от осени в зиму. В те ночи, когда Сестра и Мать прятались за Старуху, а в небе вместо трех сиял только один, испещренный загадочными пятнами бледно-белый диск, женщины старались не зачинать детей, мужчины вешали на двери обереги и не выходили на двор. Ночи Луны-старухи назывались поминальными, днем люди приносили на могилы родственников крутую кашу и посыпали могилы золой из очага, свято веря в то, что нечисть печной золы опасается и прикоснуться к ней не может.