— Я ничего не знаю об этом, отец.
— Джейни тебе не рассказывала? Я думал, она обязательно расскажет вам, я был уверен в этом. Ты был слишком… суров со мной… И Гвен тоже. О Господи. Прости меня, Майлз…
— Ну что ты, отец…
— Прости меня, прости меня. Скажи, что ты прощаешь меня.
— Да, естественно, конечно, но…
— Я должен обо всем тебе рассказать, я должен сказать тебе все. У меня была любовная связь с этой девушкой, Морин…
— Ну что ты, отец, мне кажется, тебе не следует мне этого рассказывать…
— Я ходил к ней домой…
— Я не хочу этого слушать…
— Я обманывал Джейни…
— Я не хочу этого слушать!
— Мне бы понравилась Парвати, Майлз, я бы принял и полюбил ее, если бы только меня познакомили с ней, если бы только вы дали мне возможность узнать ее, все произошло слишком быстро, я сказал какую-то глупость, не подумав, и это вменили мне в вечную вину, если б вы только дали мне время, если б вы не были такими злыми…
— Пожалуйста, отец, все это совершенно ни к чему. Я не хочу говорить о Парвати.
— Но я хочу, Майлз. Разве ты не понимаешь, что я думал об этом все эти годы, что это мучило меня?
— Мне грустно об этом слышать, но я не вижу смысла…
— Я хочу, чтобы ты простил меня. Ты должен меня понять.
— Не надо ворошить старое, отец. Все это было слишком давно, все прошло.
— Ничего не прошло, все это здесь, здесь…
— Не волнуйся, пожалуйста.
— Мне бы понравилась Парвати. Я бы полюбил ее, мы все могли бы быть счастливы, я бы полюбил ваших детей. О Майлз, ваших детей…
— Прекрати, пожалуйста.
— Ты должен простить меня, Майлз, простить по-настоящему, все поняв. Если бы только Парвати…
— Я не хочу говорить о Парвати! Это тебя совершенно не касается. Пожалуйста.
Наступило молчание. Бруно откинулся на подушки. Поднес дрожащие руки к горлу. Щелки глаз ярко блестели. Он пристально смотрел на сына.
— Ты не виделся со мной столько лет.
— Ты не отвечал на мои письма.
— Это были лживые письма.
— Ладно, отец, если ты так думаешь, едва ли мы сможем…
Бруно лежал, подтянув к груди острые колени. Он оперся на руку, пытаясь приподняться, его непомерно большая голова то поднималась, то снова падала на подушки. Большое опухшее лицо дрожало. Его сиплый голос вырывался наружу, как шипящая струйка пара.
— Ты пришел сюда, чтобы грубить старику отцу? Ты никогда не любил меня, ты всегда был на стороне матери, ты никогда не был мне близок, ты никогда не был любящим и прощающим сыном, как другие, ты был холоден со мной, и ты по-прежнему ненавидишь меня и хочешь, чтобы я умер, умер и сгинул, как все то, чего, по твоим словам, больше не существует. Прекрасно, я скоро умру, и ты можешь забыть, закопать меня, избавиться от меня. Ты не хочешь даже теперь взять на себя труд и разобраться, что же я из себя представляю. Ты во мне видишь только умирающего старика, источающего тошнотворный запах смерти, ты думаешь, что я потерял рассудок, что я лишь груда смердящего, гниющего мяса, тебе противно дотронуться до отца, но у меня еще достанет душевных сил проклясть тебя…