– Лен, ты говоришь страшные вещи.
– Неужто ты все еще не перерос эти глупые суеверия, Петь? Пока у нас есть близкие – мы страдаем и будем страдать. Ты вот отчего от Светки своей не уходишь? Ты ведь не уклад разрушить боишься – по фигу тебе уклад. Ты боишься заставить ее страдать. Ты ведь знаешь, что она будет страдать. И на Аньке своей ты никогда не женишься. Поскрипишь еще лет двадцать-тридцать, может, даже ребенка ей заделаешь. А потом? Что она одна будет делать в расцвете бабьих лет, ничего не умея, не научившись бороться за жизнь? Страдать она будет, Петь, страдать.
– Ты просто устала. И говоришь чушь. Лен, Новый год все-таки.
– Ах, ну да. Как я могла забыть. Сакральный переход, за которым всех ждет новое счастье.
– Не юродствуй.
– Могу я хоть с тобой расслабиться? Или ты хочешь, чтобы я вышла к ним, – махнула она рукой туда, за дверь, где в недрах родовспомогательного учреждения бурлила жизнь: кто-то рожал, кто-то мыл пол и сооружал праздничный стол в ординаторской отделения обсервации. Пришибленный Сережа, переживший множество смертей у себя на столе, но так и не научившийся профессиональной холодности, курил, сидя на корточках, заботливо прикуренную для него надзирательницей сигарету. Витек хотел было присоединиться, неумело затянулся и закашлялся. Русоволосая Анечка, щедро покрывшая голову лаком с блестками, рассмеялась своим естественным детским смехом. «Старая лярва» Семеновна мягко улыбнулась и сказала не свое: «Я слишком сама любила смеяться, когда нельзя»…
– Можешь, Ленка. Можешь. Со мной ты можешь все. Страдать из-за незнакомой тебе женщины, умершей полчаса назад. Плакать из-за неузнанного нашего ребенка, тридцать лет тому оставленного в лотке абортария. И ни в этом, ни в том нет ни твоей, ни моей, ни чьейлибо вины. Есть переменчивая Жизнь. И постоянная Смерть. Сестры-подружки. Младшая и Старшая. – Из Ленкиных бесцветных глаз катились слезы. – И мы тасуем переменные в этом древнем, как «каналы» на Марсе, уравнении, чтобы в конце концов все – и двоечники и гении – вышли на одну и ту же постоянную. Просто способы решения разные. А корень – всегда один. Ну, все, не реви. Пошли, мать. Слышишь? Там уже расставляются бокалы. Гремят биксами акушерки и шуруют швабрами санитарки. Испуганно курят на улице твои и мои ученики, и даже эта симпатичная надзирательница, напуганная до смерти. – Он хохотнул. – Хотя, казалось бы… И они все ждут. Ты же знаешь – Деда Мороза им все равно не дождаться. Выйдем хоть мы. Им ведь совсем не обязательно знать, что мы тоже понятия не имеем о том, что делать с этим самым единственным корнем уравнения. Может, не в корне дело-то, а все-таки в УРАВНЕНИИ, а?!. В связи с чем предлагаю немедленно пойти и выпить! Ты в мою акушерскую интуицию веришь?