На макушку словно снега охапку кинули. Ксиль дернулся, но ничего не сделал, чтобы оттолкнуть старейшину.
— Ведь она не первая рядом с тобой, мой мальчик, — продолжал Акери, глядя словно бы сквозь меня. — Но раньше твои игрушки были другими. Высокими аллийскими дивами с золотыми волосами. Вкусы так изменились?
Раздался странный придушенный звук, как будто кто-то поперхнулся кашлем. Я быстро скосила глаза.
Дэйр выглядел по меньшей мере недовольным. Задумчивый прищур обещал князю в скором времени весьма занимательный разговор.
— Вкусы здесь ни при чем, Акери, — тихо ответил Ксиль, вкладывая в короткую фразу гораздо больше смыслов, чем я могла уловить. — И тебе придется с этим смириться. Всего хорошего. У нас, знаешь ли, еще дела, — с намеком добавил он и, после едва заметного замешательства, решительно отвел руку Акери от моей макушки.
И — наклонился, прикоснулся губами, согревая озябшую кожу дыханием.
— Я пришел поговорить с ней, — с обманчивым спокойствием произнес Акери, отступая на шаг назад. — И сделаю это. Иди в комнату и жди там.
Тело Ксиля закаменело, но это было ничто по сравнению с напряжением, которое прозвучало в его голосе:
— Ты обещал не приказывать мне, Акери.
— Я обещал, что ни один мой приказ не пойдет тебе во вред, — мягко возразил старейшина. — Дай мне поговорить с ней. Я мог бы сделать это, не предупреждая тебя. Но я здесь, — белоснежные ресницы опустились, скрывая выражение слишком ярких для человека глаз. — И она бы все равно узнала.
— Но позже, — шепот Ксиля был почти жалобным. — Что ты хочешь ей рассказать, Акери?
— Все, — безжалостно улыбнулся старейшина. Глаза его были по-прежнему закрыты, и улыбка стала улыбкой сфинкса. — И спрошу тоже — обо всем. Это не принесет вреда. Смирись, храбрый ледяной мальчик.
От его интонаций уверенного в своей абсолютной власти, а потому милосердного государя у меня скулы сводило.
— А мое мнение в расчет не принимается, так, что ли? — жестко, на грани грубости спросила я, глядя на ненавистную улыбку Акери. Вот бы вмазать по этим губам кулаком. Как Рэму тогда. Чтобы в кровь разбить.
Голубые глаза удивленно распахнулись.
— А разве ты сама не хочешь узнать больше о Максимилиане? Разве ты не захочешь знать о нем все? — вкрадчиво спросил старейшина. Тембр его речи изменился, голос стал ниже, глубже, богаче полутонами. Он оставлял странный привкус после себя — вроде бы и неприятно, но почему-то смакуешь его. — Разве тебе не интересно, какие тайны он скрывает?
— Если он не хочет, чтобы я что-то знала, значит, и я не хочу! — выпалила я быстрее, чем даже смогла осознать свой ответ.