— Недостойное племя, что жило здесь, свершило тяжкое преступление. Страшась кары, они пытались обвинить в нем вас, но не преуспели и за все заплатили сполна. Поэтому в своей щедрости вождь дарует вам жизнь. Отныне вы рабы нашего великого племени. Славьте мудрость и милосердие великого Нолоса — правой руки вероломно убитого Вождя Всех Племен.
— Они что тут, общеимперскому языку по героическим балладам и сказаниям учатся? — пробормотал Кель, и не подумавший восторгаться ниспосланной ему милостью, за что тут же получил сильный удар ногой по и так многострадальным ребрам. Остальные пленники после этого благоразумно предпочли промолчать и покорно склонили головы.
Через час, когда все в селении, представляющее хоть какую-то ценность, было разграблено, а скот угнан, горцы двинулись в путь. Сзади поднимались клубы густого дыма от горящих домов и посевов. Бежать со связанными руками было неудобно, но пленникам приходилось пошевеливаться, опасаясь плетей в руках не слишком благодушных охранников.
Вскоре единая колона разделилась. Похоже, отряд состоял из воинов сразу нескольких племен, которых объединил под своей рукой несостоявшийся великий вождь. Отомстив за его смерть, они возвращались в свои племена. Торстен и остальные солдаты остались в одной из самых больших колон.
До селения великого Нолоса, которого пленники с легкой руки Келя между собой сразу стали величать не иначе как фаллосом, добирались несколько дней. Солдаты постоянно искали хоть малейшую возможность для побега, но горцы, искушенные в умении обращаться с живым товаром, не дали ни единого шанса, и вскоре над ними вновь захлопнулась деревянная решетка.
В селении Нолоса оказалось сразу несколько просторных ям для рабов. Новым пленникам разрезали веревки, стягивающие руки, и кинули в одну из них. Не успели глаза толком привыкнуть к полумраку, как к ним из темноты шагнула коренастая фигура.
— Вы кто? — не слишком дружелюбно низким басовитым голосом спросил незнакомец.
— Ты лучше сам представься, — еще недружелюбнее ответил Ритал и растянул покореженные губы в зловещей улыбке. То ли его изуродованное лицо, еще более пугающее в неверном свете, то ли неприятный скрежещущий голос, произвели на обитателя ямы сильное впечатление, и он поспешил выпалить:
— Исул я… Здесь уже с полмесяца… Такой же раб, как вы… — немного запинаясь, пробормотал толстяк.
— Раб, говоришь… А как сюда попал? — Ритал вплотную подошел к низкорослому пленнику и склонился так, что его изуродованное лицо оказалось в каких-то сантиметрах от разом вспотевшего раба. Похоже, что солдату нравилось видеть страх и отвращение в глазах толстяка.