Интересно, думал он, когда Родик будет извлечен из ножен памяти, как оружие, способное заставить его все же произнести решающие слова?
Инна познакомила его с родителями – дань традиционному ритуалу, предшествующему этим самым словам, хотя еще и не произнесенным.
Мать Инны, Берта Витальевна, оказалась молодой красивой женщиной с живыми карими глазами, пышными темными волосами, подтянутая, стройная, с едва намечающейся полнотой. Если хотите представить жену в будущем, вглядитесь в ее мать, сказал кто-то. Мать его устраивала. Пожалуй, во всем, кроме одного, – неизбывного учительского тона, безапелляционного и наставительного. Боже, ведь и Инна станет педагогом, если не защитится. Значит, моя задача – сделать все, чтобы она защитилась...
Он поймал себя на этих мыслях и понял, что внутренне уже все решил и что дело только за подходящим случаем, чтобы произнести сокровенные и банальные слова: «Будьте моей женой!»
Он еще немного потянул и познакомил Инну со своей матерью. Мать все сразу поняла, разволновалась и мгновенно прониклась нежными чувствами к матери будущих внуков. Михаил смотрел на двух женщин и думал, что только в старых еврейских семьях возможно такое безоговорочное принятие будущей жены. Хотя почему в еврейских? Он как-то не задумывался над национальностью Инны. Она происходила из старой интеллигентской еврейской семьи, перебравшейся в Москву из Риги перед самой войной и до сих пор благославляющей того начальника, который это решил, иначе быть бы им в концлагере. И в то же время, понимая, что чудом избежали судьбы тысяч своих соплеменников, они с удовольствием вспоминали замечательную довоенную жизнь на берегу Балтийского моря, рядом с прославленным курортом.
Прибалтийское происхождение родителей проглядывало в неуловимом акценте, тяге к немецкой культуре и воспитанной на протяжении нескольких поколений пунктуальности и аккуратности.
Он познал, говоря языком Библии, жену свою Инну только в ночь свадьбы. Было многолюдно, шумно, друзья по плейбойской молодости были уверены, что свадьба лишь формальность и что все уже давно произошло, и потому не торопились уйти и оставить молодых на пороге спальни. Михаил почувствовал, что все не совсем просто, когда, полуобняв жену, вдруг ощутил, что ее колотит самая натуральная жуткая дрожь. Она подняла на него глаза, ставшие от волнения как две черные пропасти, он, все еще не понимая, налил ей серебряный стаканчик коньяка, она выпила, но дрожь не унималась, и тогда он догадался...
Да, она была девственницей, несмотря на свои двадцать два года, студенческие межсобойчики, танцульки, флирты, песни у костра и Родика. Он взял ее с превеликой осторожностью и нежностью, вдруг осознав, что любит эту странную, доверившуюся ему домашнюю девочку с удивительным гибким телом, словно созданным для того, чтобы обвиваться вокруг него...