–?А под водку?
–?Не остроумно! – отрезала она, но подумала, что сама напросилась на эту насмешку – кто так говорит: «под рояль»?
–?Не обижайтесь и извините.
–?Я не обижаюсь.
Мимо их лежака прошли две загорелые девицы, нахально виляя практически голыми, смачными задницами – нити супермодных бикини совершенно скрылись в играющих половинках.
–?Оживились, – не удержалась Каролина. – До вашего появления моя персона никого не интересовала.
–?Новенькое тело видно издали, – его слова, констатирующие очевидное – появление незагорелого человека на пляже, – прозвучали двусмысленно и почему-то обидно. Значит, ее тело старенькое?
–?Вы после обеда отдыхаете или возвращаетесь на пляж? – ловко сменил тему разговора Алекс.
–?Отдыхаю.
–?А обедаете у Артура?
–?Да.
–?Вы разрешите на правах старого знакомого напроситься в соседи?
–?Это вы-то старый?
–?Ну не молодой же.
–?Я не в том смысле.
–?Если не в том, то для пляжного знакомого я тоже со стажем.
Небольшим, увы, но дающим некоторые основания надеяться на приглашение.
–?Вернется Динка, и мы обсудим.
–?Тогда я уверен, что получу приглашение.
–?Почему? – Каролина сама удивилась шевельнувшейся ревности к дочери.
–?Потому что она мой засланный казачок в вашем лагере.
–?Когда же вы ее успели завербовать?
–?Когда мы с нею ходили в консерваторию.
–?Понятно... – Что было понятно, Каролина сказать бы не смогла. Мимо них пробежала, поднимая тучи песка, Динка, с разбега нырнула в море, поплыла классическим кролем, буравя воду ногами, нырнула, развернулась под водой, подплыла к берегу, вышла из воды, отряхнулась как гончая, подошла к лежаку, бесцеремонно взяла материнское махровое полотенце, крепко растерла начинающее загорать поджарое, стройное тело и плюхнулась рядом на песок.
–?Валенки! Продули...
–?Кто валенки?
–?Эти, с мускулами, качки недоделанные. Мышцы есть, ума не надо... Пошли обедать!
–?Проголодалась?
–?Как зверь... Вы с нами?
«Как все просто, – подумала Каролина, – а я тут целую церемонию вокруг приглашения к нашему столу развела».
–?Конечно, – взяла она на себя инициативу. А то больно расхозяйничалась доченька...
Послеобеденный отдых превратился в кошмар. Каролина мысленно перебирала все, что она наговорила там, на пляже, и констатировала с грустью, что более глупой и неостроумной она никогда не была. А теперь никак не могла сосредоточиться и решить, что она сегодня вечером будет «мелодекламировать» – господи, зачем она согласилась? Играла бы на скрипке, благо она лежит в сейфе у Артура...
Действительно, что?
Она перебрала любимых поэтов. Из современников? Бродский? Почему, чуть что, Бродский? Вероника Тушнова? Или вечно задыхающаяся своими эмоциями и оттого невразумительная Белла Ахмадулина? Ее Каролина недолюбливала, хотя иногда читала для публики. А может быть, пойти в ином направлении? У нее была приготовлена интересная, смелая композиция. Начиналась стихотворением Есенина «Шаганэ ты моя, Шаганэ», а заканчивалась неизвестными стихами Николая Тихонова, написанными на смерть Есенина: «Он не приедет к милой Шаганэ С больной душой и непонятной болью... Сергей, Сергей, а как же дальше мне Влачить всю жизнь тоскующей юдолью? Легла на грудь пудовая вина, Шумят неугомонные витии, Все так же много в кабаках вина. Но нет поэта, лучшего в России...»