– Это не я, а должность моя, от вас тоже, гляжу, не скрыться.
– Это не я, а должность моя... – засмеялась Антонина, – я у батюшки навроде старшего адъютанта. Едва проснется, спрашивает: нынче кто в караул идет, кто на какие работы наряжен, кто куда выступает, вот я ему про весь разнаряд и рассказываю. Иногда случается напоминать, где обещал быть и с кем переговорить, вы же мужчины бываете такими бестолковыми, удивляюсь, как вам важные дела доверяют.
Павел решительно вступился за сильную половину человечества:
– Воображаю, что было бы при вашем женском руководстве.
– Не скажите, – живо отозвалась девушка, – еще совсем недавно всем государством руководили и справлялись не хуже вашего. Батюшка вспоминает, что тогда, при Екатерине Алексеевне, порядок был получше теперешнего. Может быть, новый государь дело выправит. – Она помолчала и спросила: – Вам доводилось его видеть?
– Как же, – приосанился Павел, – говорил, как сейчас с вами.
– Ну и как он?
– Строг, порядок любит, справедливость...
Слова прозвучали не очень убедительно, как-то казенно, и Павел решил уточнить:
– Мне по прежней столичной службе приходилось частенько в гарнизонные караулы ходить: в Петропавловскую крепость, на гауптвахту, гарнизонные склады, ну и прочее. Однажды заступили в караул при гарнизонной гауптвахте. Туда как раз пересыльных пригнали, и надо ж такому случиться, что в нее Николай Павлович пожаловал, он тогда еще в великих князьях пребывал. Ну, все как обычно: велел построить арестантов и стал спрашивать, кто за что сидит. Каждый, понятно, вину свою умаляет: один говорит по подозрению в поджоге, другой по подозрению в грабеже, третий по подозрению в убийстве – все вроде как зазря. Лишь один старик повинился: за дело, говорит, батюшка великий князь, во хмелю по пьяному делу убил приятеля – хватил его в висок, силы своей не соразмерив. А и славный был человек, хотя подлец, конечно, немалый. Но дело не в этом, а в том, что осиротил я его семью и греха этого не отмолить мне вовеки. Николай Павлович задал ему еще несколько вопросов и, узнав, что тот имеет на родине жену и детей, сказал так: «Здесь, как вижу, все невинные, преступник же один – вот он, и чтоб не портил он более сих честных людей, взять его из острога и отправить на родину к своему семейству». Вот какому делу я был доподлинный свидетель, – заключил Павел.
Антонина вздохнула.
– Это хорошо, когда государь милосердие проявляет. Служба воинская тяжелая, нужно, чтобы людей жалели. Раньше-то не в пример нынешнему нравы были жестокие. На этом самом месте гауптвахта крепостная стояла, которая никогда не пустовала, потом ее отсюда убрали, сделали лавку, в ней какой-то перс торговал галантереей, потом и ее убрали, а строение недавно вовсе сломали. У меня с той поры только и остался шелковый платочек, – указала она на красную полоску, выглядывающую из-за пояска, – а теперь, как видите, совсем ничего.