Она нашлась в гостиной, перед телевизором, мурлыкающим шлягер восьмидесятых, подпевающим ему музыкальным центром, под сияющей всеми рожками люстрой, в глубоком кресле с бокалом вина и застывшим взглядом.
– Привет, рыжая! Как дела? – Хозяин подошел к загостившейся гостье и чмокнул в щеку.
– Господи, наконец-то ты появился, как я рада!
«Еще одно слово, подобное „наконец-то“, и я снова исчезну», – сдержал раздражение Лебедев.
– Поужинаем?
– Я тебя сейчас накормлю, сама не хочу, не голодна. А выпить – немножко выпью, не против?
– Заодно.
За ужином Татьяна вела себя превосходно: не портила аппетит, не жаловалась, не ныла, не куксилась, только улыбалась да подкладывала в тарелку, не забывая про бокалы.
– Все, Танюха, угомонись, больше не влезет. – Сытый Лебедев довольно откинулся на спинку кожаного диванчика – хозяину нравились посиделки на кухне больше, чем торжественные обеды в гостиной. Правда, вот уже много лет он не имел ни того, ни другого. – А теперь рассказывай толком, что случилось?
– Я думала, ты забыл.
– Только не сочиняй, как ты это пытаешься делать сейчас.
Она полезла в карман, достала аккуратно сложенный белый листок, молча протянула Лебедеву.
– Что это?
– Записка, которая была приколота ножом к футляру от очков.
– Твои бандиты явно насмотрелись дешевых боевиков.
Краткое послание предназначалось вовсе не запуганной до смертиТатьяне, а ему, Андрею Лебедеву. «Передай своему крутому хахалю, что его наполионовские планы скоро сдохнут. А если он не уймется, откинет копыта и сам». Внизу мелким шрифтом пристроился постскриптумом совет: «Линяла бы ты от него, пока цела. И не вздумай соваться к мусорам, не доживешь до утра». Хамская форма записки с нарочито блатным налетом явно давала понять, что шутить никто не намерен.
– И ты испугалась этой грязной писульки?
– Я испугалась не слов, а действий. Если бы ты видел погром, который учинили в моих магазинах, ты бы понял меня. – Она отхлебнула из бокала, поперхнулась и закашлялась.
– Танюшка, – терпеливо переждал кашель Лебедев, – тот, кто делает такие грамматические ошибки, – ткнул пальцем в «наполионовские», – ни на что не способен. Эти подонки просто на кого-то шестерят. И я даю слово, что вычислю их пахана. Ты мне веришь?
Она по-детски слизнула с хрустального края красную каплю и призналась с грустной улыбкой:
– Все беды в моей жизни, Лебедев, оттого, что я с соплей тебе верю. – Вторую каплю, прозрачную, Татьяна слизнула с губы, независимо шмыгнув носом.