– Здравствуй, Василий. Что стряслось?
– Вчера был в театре.
– И что?
Голкин вздохнул, привычно возвел глаза к потолку, но тут же сменил объект наблюдения и со странной ухмылкой воззрился на шефа, напустив на себя значительный вид:
– Спектакль не понравился. Скучно, напыщенно, совсем не похоже на правду. А вот один актер показался мне интересным.
– У тебя три минуты.
– Так заинтересовал, – проигнорировал сухую реплику Голкин, – что не поверите, Андрей Ильич, я не дождался даже финала. Пулей помчался к служебному входу и как страстный почитатель таланта проводил до самого дома. Правда, глаза ему не мозолил. Человек выложился на совесть, устал, наверное, после такой игры артистам не до поклонников. А наш, между прочим, не простой – заслуженный. Как вы думаете, Андрей Ильич, сколько хорошим актерам платят?
– Свободен. О театре поговорим в другой раз. Но и тогда вряд ли отвечу на твой вопрос, потому что с комедиантами дел не имею.
– Неужели? – искренне удивился Голкин и полез во внутренний карман пиджака. Вынул белый конверт, осторожно, точно хрупкую ценность, придвинул ближе к шефу. Тот недовольно поморщился.
– Что это?
– А это тот самый артист, заслуженный, из театра. Я его вчера случайно встретил, когда он в машину садился. Ну и сделал пару снимков на память, хорошо, фотоаппарат с собой оказался. Посмотрите, Андрей Ильич, может, вы тоже его в каком-нибудь спектакле видели? Талантливый мужик, честное слово, здорово играет! Я для вас и билет купил, вдруг захотите в театр пойти, приобщиться к искусству?.. – Голкин поднялся со стула, лениво скользнул взглядом по настенным часам. – Извините, что перебрал отпущенный мне лимит на четыре минуты. Я пойду?
Лебедев молча кивнул. Васька сегодня сам переигрывал, истосковавшись по сыщицким играм. Он явно что-то раскопал, его распирало от желания поделиться своей информацией, но по каким-то причинам четкому изложению обнаруженных фактов неуемный сыскарь предпочел театральщину. Красноречивые взгляды, намеки и прочая дребедень лаконичного Лебедева всегда раздражали. Василий же использовал эти приемы так неумело и глупо, что вызывал даже не раздражение – жалость, какую вызывает актер при фальшивой игре. Андрей Ильич, досадливо вздохнув, потянулся к конверту. Дверь без стука открылась, на пороге появился Егорин.
После похорон Инны Женьку точно подменили. Жизнерадостный, удачливый, самоуверенный циник и самодовольный хохмач превратился в тихого, робкого, сомневающегося во всем неудачника, с которым было тяжело не то что работать – просто рядом дышать. Теперь он не лез на рожон, не спорил, не вваливался победно в чужой кабинет, не давал непрошеные советы, не пытался оспаривать лидерство в «Оле-фарме», как делал это в последнее время. Он будто перепрыгнул через себя, но в этом неловком прыжке сломал позвоночник, разом оказавшись калекой, обузой для себя и других. Лебедев подозревал, что Женька пристрастился к бутылке. Молодую жену Егорин хоронил без поддержки старого друга. Те страшные дни президент «Оле-фармы» провел за решеткой как возможный соучастник убийства.