— Иди домой, Чен, — предложил Кадзи. — Дома тебя, наверно, заждались.
Отщелкав на счетах очередную выкладку, Чен улыбнулся:
— Э-э, матушка только рада сверхурочной работе — получка будет больше.
Поденная ставка у Чена была полторы иены, хотя работал он лучше, чем японцы, которым платили две с половиной. Пожалуй, даже лучше самого Кадзи, у которого только основной оклад был сто двадцать иен. Почерк, во всяком случае, у Чена был красивее, а в работе на счетах с ним никто не мог сравниться. Если бы лозунг «сотрудничества пяти наций», провозглашенный при создании Маньчжоу-Го, получил настолько широкое толкование, что его можно было трактовать как «равенство наций», да еще при равной оплате за равный труд, Кадзи, вероятно, охотно поменял бы местами Фурую с Ченом.
— Без сверхурочной работы не прожить?
— Никак. На паек ничего не дают, кроме гаоляна и жмыхов. А потом, матушка копит деньги — хочет перед смертью съездить на родину в Шаньдун в хорошем платье.
Чен застенчиво улыбнулся, аккуратно сложил папки с бумагами и положил их на стол Кадзи.
— Еще будет что-нибудь?
— На сегодня хватит. Иди домой, пожалуйста. Меня не жди.
Чен начал убирать со стола.
— А почему матушка так стремится на родину?
Чен пожал плечами.
— Когда покойный отец приехал сюда из Шаньдуна, мать примчалась за ним. Ее старшая сестра будто бы очень рассердилась: зачем ей нужен нищий жених? Но покойный отец, когда матушка приехала к нему, послал в Шаньдун выкуп за нее — пять иен. Правда, муж старшей сестры требовал пятьдесят, но у отца не было таких денег, и он послал только пять… Тогда из Шаньдуна в Маньчжурию народ валом валил, вот и отец поехал. Все-таки молодец, хоть пять иен сумел послать, правда?
— И давно вы здесь?
— Давно. Отец на этом руднике и погиб. Пока он был жив, матушка все бранила его, кричала, что мужчине, который не может прокормить семью, нечего коптить небо. А когда он умер, заболела. С тех пор никак не поправится… Это со всеми женщинами так бывает?
Кадзи пожал плечами.
— Матушка мечтает приехать домой в хорошей одежде и рассказать, будто отец разбогател в Маньчжурии, а я стал важным чиновником и выстроил себе огромный дом, — продолжал Чен. Он поклонился и уже у дверей спросил: — Передать вашей супруге, что вы задержитесь?
— Нет, я сейчас тоже пойду.
Чен ушел. Кадзи провел рукой по вспотевшему лбу, по щекам. Под рукой зашуршала небритая борода. Он подумал: вот он сидит и правит судьбами десяти тысяч таких, как отец Чена. Может, этим десяти тысячам даже еще хуже, чем было отцу этого паренька. Многие ли из них способны выложить пять иен, чтобы купить себе жену? Он сейчас пойдет к своей Митико. «Ну-ка, что тебе сегодня подадут на ужин?» — всплыла перед глазами ехидная физиономия Окидзимы. Да, кусок или даже два куска жареного мяса. И овощной салат… Окидзима сидит дома и пьет пиво. Кадзи представил себе, как жена Окидзимы наливает ему пиво. А Чен хлебает со своей матерью похлебку из соевых жмыхов и жует соленую репу… Нет, Кадзи не покупал Митико за пять иен. Он не платил ничего. Он предложил ей вексель — многообещающее будущее супруги молодого служащего огромной фирмы, а в придачу премию — любовь… Отец Чена этого сделать не мог. Чен, вероятно, тоже не сможет до тех пор, пока он под властью японцев… Но ведь война еще не кончилась, ведь может случиться, что как раз у сыновей Кадзи не окажется и пяти иен. Будет ли Чен тогда думать о нем так, как сейчас думает Кадзи?