— Морок это, — угадал помыслы Свенельда Малкиня, но тут же умолк, когда варяг резко сжал его руку.
Теперь они оба смотрели на медленно приближавшуюся к камню Малфриду с ребенком на руках. Она не казалась уже темной тенью, в свете этого места можно было даже различить красный цвет ее пенулы, по которой струились длинные потоки черных волос, словно колеблемых невидимым ветром, извивавшихся. Но глаза ее горели по-прежнему, так что были видны зрачки, узкие, будто у кошки. Двигалась она неуверенно, точно не сама шла, а кто-то по-прежнему тащил ее за подол. Кто? Никого ведь не было. Но все равно Свенельду показалось, что ведет ее чья-то рука. Чья? Никакой больше кисти не было видно. Лешего семя!..
Малфрида огляделась, потом медленно приблизилась к плоскому камню, медленно отняла от груди уснувшего младенца, так же медленно и торжественно положила его на камень. Младенец был замотан в пелены, лежал маленьким коротким свертком на гладкой поверхности алтаря. Малфрида смотрела на него какое-то время своими желтыми, жутко мерцающими глазами.
Мужчины из тьмы леса наблюдали за ней. Сперва за ней, потом за тем, что тоже взобралось на алтарь — жуткая лапа… или человеческая рука. Нет, не человеческая, ибо она была огромной и костистой, жутко худой, ее когти казались неправдоподобно длинными, как кабаньи клыки, изогнутыми, черными. Эта лапа забегала по твердой отполированной поверхности, слышался цокот когтей, потом лапа остановилась, как будто ожидая чего, возле спеленатого ребенка. Стояла, опираясь на пальцы, поддерживая кисть, у которой не было продолжения. Потом один палец постучал, как будто в нетерпении.
Малфрида медленно сняла пелены, одну отвернула, другую и отступила вдруг. Смотрела. Цокот одинокого пальца повторился.
У Малфриды неожиданно погасли глаза, исчезло желтое свечение в них. Она совсем по-бабьи всхлипнула, закрыла лицо ладонями и несколько минут стояла так, слегка покачиваясь. Потом отступила.
— Я сделала то, что обещала. Он твой.
Лапа на алтаре стала метаться, потом опрокинулась, раскрывшись куда-то вверх иссушенной ладонью, растопырила пальцы. И Малфрида тоже вскинула руки к небу, растопырив пальцы, ее ногти удлинились, вмиг превратившись в длинные когти, в глазах вновь появилось свечение.
— Бери обещанное! Он тут!
Вроде как это сказала ведьма, но это был не ее голос. Это был низкий глухой полурык, столь страшный, что оба наблюдателя перевели взгляд на распахнутую ладонь: им показалось, что говорила именно она.
Мир вокруг стал вдруг необычайно, пронзительно четок; все залил тусклый и одновременно яркий свет, настолько резкий, что разглядеть можно было даже самую тонкую иголку на свисавших ветвях елей. Все предметы предстали как бы отдельно друг от друга, не заслоненные и не затененные другими. И тут над камнем с мирно спавшим младенцем засветился жемчужно-серый овал проема в иной мир. И там, в этом округлом проеме, кто-то маячил, темный, огромный. Очертания его были еще неясными, но вот как будто вздох прозвучал, глубокий и удивительно громкий, словно вздохнуло нечто неимоверно громадное.