Князь Олег, с трудом сдерживая улыбку, посмотрел на своего гридня. А Фарлаф, видимо, входил во вкус.
— Я вот что скажу, — заявил он и обвёл лукавым взглядом дружину, хотя на князя почему-то не посмотрел. — У нас говорят, что старый волк-оборотень родил скальда — дух поэзии. Я не знаю, я при этом не был.
Послышались одобрительные смешки, и довольный берсерк продолжил:
— И потом, давно это было. Но вот я знаю, что скальд нашептал мне эту песню.
Фарлаф коснулся струн небольшой походной арфы, смотревшейся комично в его огромных лапищах, и вдруг запел неожиданно приятным глубоким голосом:
За северным ветром Брунгильда жила,
Над морем в камнях её дом.
Ткала дева берсерку сияющий стяг,
но думала о другом.
Как бы с любимым мёду испить,
Как бы берсерку героя родить.
Дружина подхватила последнюю строчку и начала подпевать, а Фарлаф продолжил:
Ушёл любимый в далёкий край,
К озёрам и лесам.
Морской скиталец нашёл там свой дом,
Предел положив мечтам.
С кем же Брунгильде мёду испить,
Как же деве героя родить?
Стал строить варяг в чужом краю
Замки и города
И победил врагов, что злой рок ворожат,
Глядя в чёрные зеркала.
(При этих словах Фарлаф с насмешливым вызовом посмотрел на волхвов.)
Прощай, прощай, Брунгильда моя,
Лишь ветру Борею теперь ты сестра.
Но гордая дева не стала искать
Дороги земного царя.
Угасла надежда, песнь девы ушла,
Покинув родные края.
О где же ты, та, что Брунгильдой звалась?
Не в небо ль ночное звездой поднялась?
Клинок врага отыскал в бою
Морского скитальца грудь.
И смерть героя ему помогла
В Вальгаллу врата распахнуть.
Прощай, прощай, Брунгильда моя,
И в небе ночном воссияла звезда.
В чертоге небесном был пир королей,
И встретились двое. С тех пор
Каждую ночь две светлых звезды
Выходят на небосклон.
Любимая, здравствуй, Брунгильда моя!
Я муж тебе, ты мне навеки жена.
Фарлаф закончил петь. На какое-то время в тереме воцарилось молчание, потом человек в сером произнёс:
— Эта песнь о смерти какого-то скитальца. Баян же собирался петь о жизни князя.
Фарлаф усмехнулся, и тогда вмешался Свенельд.
— Это песнь о Рюрике, — вежливо возразил он. — И князь её любит. Нет для воина судьбы достойнее, чем погибнуть в бою.
— Йо-хо-о! — прогремел Фарлаф. — Да! Вот про это я и толкую. Скажи им, Свенельд, ты в разговорах похитрее грека будешь!
Однако глаза Свенельда приобрели неожиданную задумчивую мечтательность, и он продолжил:
— И тогда туманы этого мира развеются, и за радугой откроется путь в Вальгаллу. Я уверен, что Рюрику сейчас там подносят питьё девы-лебеди, которых мы зовём валькириями. И на пиру королей, среди Асов, Рюрику не стыдно смотреть в глаза своим предкам.