Ну что ж, они вполне понимают друг друга, понимают, что вплотную подошли к весьма опасной грани. Ещё несколько шагов, и обратного хода не будет. Не будет для обоих собеседников.
— Божественный каган сейчас во дворце, — начал шад. Его рука в прежнем трепетном жесте двинулась к лицу и к сердцу, но застыла в воздухе. Наверное, это было уж чересчур; наверное, это был последний шаг к грани, — и он не даст согласия на проход унгров. Также и принцесса Атех, культ её очень глубок в народе, она — первая из ловцов снов.
Воцарилась мгновение тишины. Короткое, но какое-то густое и вязкое. Раб с подносом вина стоял в своей затемнённой нише, словно живая статуя.
— Я слышал, принцесса Атех, — маслянистые глаза хана чуть сузились, — где-то далеко со своими жрецами, толкователями снов. А с ней её арабская гвардия во главе с Рас-Тарханом — главная ударная сила хазарского войска.
— Хочу напомнить, и без всадников достойнейшего Рас-Тархана в Итиле сейчас достаточно сил, — бесцветно произнёс шад. Ну вот, сейчас всё решится. Но хану старая церемонная игра намёков и жестов рассказала больше, чем прямые слова хозяина дворца.
— Мне это известно, — без вызова кивнул предводитель унгров, — но мудр тот, кто побеждает, избегая войны.
— Странно это слышать от столь славного воина. — Шад застыл, его глаза потемнели.
— Великий шад смог бы избавить народ хазар от войны, — быстро проговорил хан.
И снова пауза. Короткая, густая и вязкая.
— В твоих словах и мёд, и яд, — с неожиданным смирением произнёс хозяин дворца. — Помоги мне отличить одно от другого.
Хан нахмурился. В каком-то очень глубоком, но ускользающем смысле шад только что переиграл его. И последний шаг за них обоих предстоит сделать ему.
— Принцесса Атех далеко, — мрачная тень легла на лицо хана, когда он начал говорить, — а жизнь божественного кагана принадлежит народу хазар. Каган должен хранить его от беды. Позволь мне показать тебе, сколько звёзд на ночном небе.
Резкий укол пронзил висок шада — предтеча возвращения боли в голове. Шад мучительно поморщился, но у него хватило сил на гостеприимный жест.
Они прошли несколько шагов и оказались на открытом балконе. И это очень хорошо. Потому что здесь, в темноте, хан не увидит, как побледнел шад. И это вдвойне хорошо, потому что теперь совершенно ясно, что хан понял его и продолжает отыгрывать свою партию.
Ночное небо действительно было усеяно звёздами. Но хан собирался показать ему вовсе не это. Весь левый берег реки, дальше за торговой частью Итиля, был в огнях — это костры унгров.
— Завтра я прикажу, — тихо, почти шёпотом начал хан, — чтоб у каждого костра сидело не больше пяти человек. — Хан поднял раскрытую ладонь с растопыренными пальцами. — И тогда орда затмит горизонт. Все решат, что подошли ещё силы. Это беда, шад. Большая беда. И зовётся она унграми.